обитательницам женской половины. В деревне Йири таких правил не держались – там и дома-то были крошечные. Здешние стены тоже не блистали богатством, однако постройки были добротными, циновки и ткани новыми. Но мальчишка по сторонам не смотрел.
Йири понимал, что Сэнхэ имеет право требовать от него подчинения. Старик подобрал его полуживого, Йири бросили умирать. Конечно, если бы тогда Йири мог просить помощи, он сделал бы это.
И все же он пытался говорить о своем – теряясь в словах, потому что правым себя не считал. Старик не принадлежал к сословию высшему – Йири надеялся, тот позволит такие слова, и поймет… И поначалу Сэнхэ ему отвечал – неохотно, со смесью добродушия и раздражения, поскольку давно все решил. Спустя несколько дней, – как только мальчишка встал на ноги, – он попросту запретил ему упоминать о семье, деревне и желании отсюда уйти.
Йири не подозревал, что за ним следили, но бежать не пытался. Его же не цепью держали, а долгом жизни. И, принимая это, он оставался здесь – но словно задался целью добиться, чтобы Сэнхэ сам от него отказался. Да, Йири знал, что такое долг. Но все время смотрел в сторону дома, в каждой мысли, тем паче во сне. С момента, как понял, что старик не отступится, он чувствовал себя тряпочной куклой. На каждое слово отвечал хмурым взглядом, на каждое поручение – медлительностью чрезвычайной; в такое не поверили бы родня и соседи.
Непросто было вести себя так. Йири словно надвое разрывало. Когда было время свободное, проводил его, сжимая ладони, прося Покровителей дать ему знак. Но те молчали – сердились, видимо, на то, что он смеет противиться начертанному. А он все пытался понять, в чем его судьба – уйти, нарушив законы долга, или остаться, бросив свою семью. Но разве та не в руке Сущего? Губы беззвучно шептали вопрос, но не было ответа.
Он собирал щепки, которые остались после рубки дров. На глаза попался темный кусок дерева с острым, как шило, краем. Йири знал – это очень твердое дерево. Странно, что им решили кормить огонь. Подросток оглянулся по сторонам, сжал в ладони «добычу». Старик говорил про лицо. Если это причина… родным Йири без разницы, как он выглядит. Он приставил деревяшку острым краем к щеке. Слегка нажал. Так, если быстро – наверное, не больней, чем ножом.
…Кто-то словно вздохнул за спиной. Йири оглянулся – никого. Но его кисть разжалась, и деревяшка упала на землю. Ему показалось – он узнал. Та, что смеялась в метель, когда Йири возвращался домой. Она – не хочет. Он нерешительно подобрал «нож». Неправильно… так нельзя. Это было бы трусостью. Та, что вздохнула, права. Йири бросил обломок в большую корзину.
Сэнхэ все чаще чувствовал раздражение. Ему надоело упрямство лесного звереныша. Он привык, что домашние слушают его беспрекословно. Он же не только себе хотел выгоды, но был убежден, что так лучше для этого пустоголового мальчишки. Однако тот не только не изъявлял благодарности, но и просто вел себя недостойно. В конце концов Сэнхэ пригрозил отдать его в рудник – а там найдутся желающие развлечься, не осужденные, так смотрящие за ними. Мальчишка воспринял угрозу куда более серьезно,
