прятаться и избегать веселья.
– Праздники утомили меня, – с важным видом заявил я. – Надоели и поеденные молью маскарадные костюмы!
Почему-то именно их потрепанный вид сильно смущал меня. Я знал, что испанский посол все видит и посмеивается над нами.
– Да, я понимаю, – кивнула она. – Они изрядно поношены…
– Но почему бы тогда не сшить новые? – с жаром спросил я. – Почему?
Она предпочла не расслышать мой вопрос и отмахнуться от всего, что он влек за собой.
– Скоро начнутся танцы. Пожалуйста, приходите. Вы очень способный танцор.
– Способный танцор! – ворчливо повторил я. – Мне придется выкинуть балы из головы… если, конечно, Артур не позволит священникам отплясывать в сутанах. Вы полагаете, что его святейшество соблаговолит дать нам такое разрешение?
Безнадежно… Значит, уповать я могу лишь на побег к морю.
Внезапно королева склонилась и легко коснулась моей щеки.
– Милый Генри, – сказала она, – мне тоже многое не нравится. Очень не нравится.
Значит, она поняла, она догадалась. Ведь моя мать была старшей дочерью короля. Но дочь не имеет законного права наследовать корону. Матушка тоже не могла проявить свои способности. Ей оставалось лишь ждать и надеяться. Вечное ожидание – участь того, кому уготована второстепенная роль.
Я кивнул. И покорно спустился за ней в Большой зал.
Там было жарко и многолюдно, повсюду пестрели шелковые, бархатные и парчовые наряды, обильно украшенные драгоценностями. Убожество моей одежды в очередной раз больно укололо мое самолюбие. К свадьбе и Рождеству мне пошили всего три костюма, прямо скажем не слишком шикарных, и я таскал их и в пир, и в мир.
Артур и Екатерина восседали на возвышении в конце зала. Разряженный, будто идол, брат выглядел хрупким, очаровательным ребенком, которого посадили в огромное золоченое кресло. Его нервный блуждающий взгляд то и дело останавливался на супруге. Сразу по окончании рождественских праздников новобрачным предстояло покинуть Лондон и отправиться в холодный старый замок на валлийской границе. Там они будут готовиться к роли короля и королевы. Эта идея всецело принадлежала отцу; он верил в выносливость Артура, в его закалку.
Но Артур, несомненно, не хотел закалять свой характер. Хотя готов был к испытаниям, поскольку сознавал свой долг. Его Артур всегда честно исполнял. Он словно чувствовал, что приличествует королю или даже является сущностью королевского бытия.
Наши менестрели уже заняли отведенные им на каменной галерее места. Их собралось пятнадцать человек – вдвое больше обычного. Капельмейстер объявил, что нас почтили своим присутствием венецианский лютнист и шалмеист[11] из Фландрии. Поднялся одобрительный гул голосов. Далее он добавил, что перед нами выступят музыканты, один из которых весьма сведущ во французских придворных танцах, и другой обучался при испанском дворе.
Начали
