слов.
Время было неурожайное, поэтому, чтоб не видеть, как его семью настигает голодная смерть, он решил убить половину собственных детей (меньших детей, с горечью подумала она) и сделал это без капли милосердия.
Теперь она крепко сжала свой самый большой нож и попыталась сосредоточиться на деле, вместо этого чувствуя растущую тревогу за безопасность Миши. Ее малютки-братья погибли в том бескрайнем поле, но Миша спас ее. Он никогда ни о чем не просил, никогда не спрашивал, что она сделала или почему ее бросили там. Он разглядел уродливый нарост на ее щеке – знак того, что девочки коснулся Носс, – затем посмотрел ей в глаза. «Можешь жить с моей семьей, – сказал он, уже развязывая ее, – но ты не обязана».
Тогда она полюбила его – и любит до сих пор. Если ее проклятое богом тело когда-нибудь начнет кровоточить, она тотчас Изберет его, Мишу, затащит в постель и покажет ему всю свою любовь. Тринадцать окаянных, ужасных зим, а она всё не течет, подумала Дала. Есть уже крохотные клочки волос, и маленькие груди, и округлости от жира, но никакой крови.
А закон был ясен: пока у нее не пойдет кровь, ей не дозволено Избирать Гальдрийских слуг. Мужчины часто игнорировали законы пророка во время голода, но Дале было известно: женщинам не следует. Женщинам нельзя. Именно женщины обязаны давать мужчинам надежду и веру и защищать их от проклятия Носса; давать им что-то, к чему стоит вернуться, когда все безумие закончится, – какую-то причину, чтобы отложить мечи.
Когда придет время, она возьмет и братьев Миши, чтобы защитить их всех от ревности и насилия в последующие годы. Она хотела только его, но со временем подарит им всем детей и тепло и наполнит их дом любовью. Она молилась, чтобы Миша знал, что все это ради него.
А пока она прогнала беспокойство и принялась свежевать. Каждая часть животного зачем-нибудь да пригодится, и Дала старалась, как могла, сохраняя куски туши в целости. Шкура и мех пойдут на одежду и одеяла, рога и копыта – на орудия. У нее имелось достаточно соли, чтобы завялить большую часть мяса, но полуголодные мальчишки наверняка съедят много в ближайшие два дня, и, возможно, ей не стоит заморачиваться.
Она трудилась долгие часы, на шее мелким бисером выступил пот. Было бы проще подвесить тушу, а не ворочать ее руками, но такой роскоши у Далы не было. При мысли о том, как свежие картофелины и морковки смешаются с мясом, у нее потекли слюнки прямо за работой, а сердце воспарило при образе семейного пира с ее мальчиками.
– Кажись, безопасно, – сказал Миша, наконец опять возникнув на пороге и с виду еле держась на ногах.
– Сядь, сядь, – она подтолкнула бедром его кресло, стараясь не заляпать все кровью.
Он плюхнулся, и его веки опустились.
– Это был изгой, у него мы и взяли добычу. Обезображенный, как утверждает Шона. Я не увидел почти ничего, кроме его глаз, каких-то странных. Мы нашли его костер.
Вы его убили?
Она не спросила и при слове
