я отныне твой слуга! – ювелир хотел преклонить колени, но от страданий, страха и только что испытанного стыда упал перед Ефросиньей.
Подняв его, женщина впервые за долгие годы улыбнулась:
– Что ж, я понимаю теперь, почему ты так не хочешь возвращаться в Опочку. Но всё же, Константинополь – тоже не твоя земля. Да и жена твоя может потерять в дальней дороге драгоценный груз. Женщинам в её положении лучше не путешествовать. Что ты так удивляешься? Я могу понять, почему женам временами хочется то спать, то плакать: – княжна похлопала ювелира по плечу: – Так тому, знать, и быти: будешь служить не мне, а сыну моему. Хорошие люди – всегда большая редкость.
Так ювелирных дел мастер остался жить в Старице. Вскоре он стал знаменит и достаточно состоятелен. Поставил дом, соорудил себе мастерскую. Ирина торговала в лавке. У пары, один за другим, появились два сына.
Прошло более двадцати лет. Жизнь в стране менялась и не к лучшему. В 1564 году Московский царь создал для себя наёмное войско: «избранную тысячу», куда зазвал представителей наиболее знатных родов и потомков удельных князей, обозвав служак опричниками. Вместо платы им раздали земли боярские и посадские, разорив неугодных и разделив людей на государевых и земских. Вместо закона крамольникам сунули в руки палицы и мечи. Вместо доброго слова вложили в уста клич «Гойда!» в знак прославления и признания государя Ивана IV. Никогда не жил русский человек сытно и спокойно. Всегда находились те, кто хотели его ограбить и обозвать. Приходила беда, если нападали иноземцы. Но когда убивать и лишать нажитого стали свои, кроме как горем такую жизнь не назвать. И заступиться за народ было некому. Царь, помазанник божий, прав даже если крив. Поэтому народ в муках жил и в муках умирал, не уставая молиться о лучших временах.
В апреле 1564 года от бесправия Великого князя, при котором вошли в невозможный резонанс прославление одних и гнобление других, бежал в Ливонию русский боярин Андрей Курбский. Это бегство, расцененное в палатах Кремля и Александровской слободы, как предательство, стало вызовом опричнине. Уже свершились к этому времени тысячи казней невинных, уже распростёр свой гнев российский государь до крайних границ великой своей страны, уже узнали про него то худшее, за что может и должна отвергнуть церковь. Вот только заступника от злодеяний у праведного люда не было ни в лице человечьем, ни в гневе божьем. Церковные служители, купленные с потрохами, закрывали глаза на беспредел царя, богатея от его греха к греху, ведь отмаливание предержатель власти оплачивал щедро. Многие понимали это. Потому и пришёл к Курбскому в Опочке купец Николай, брат бывшего кузнеца. И принёс он ему вместе с легендой о двух крестах, предназначенных князю Старицкому, святыню молдавского Господаря Стефана Великого. Как глянул Курбский на крест, что положил ему в руку Николай, так и замер: о славе этого распятия он знал. В подлинности изделия мог не сомневаться: золото горело, каменья сверкали. Ноги Христа накрест, прибитые
