о чем-то споря бурно,
На сотню голосов шумиху завели.
Проснулся перепел и закричал вдали;
И, словно первый звук любовного ноктюрна,
Пустила птица трель – еще неясный зов.
А воздух полон был истомы, упоенья,
Лобзаний, шепота, призывного томленья,
И неги чувственной, и страстных голосов,
Перекликавшихся и певших в хоре дружном.
Я чуял эту страсть и в знойном ветре южном,
И думал: «Сколько нас в часы июньских чар,
Животных и людей, которых ночью жгучей
На поиски повлек неутолимый жар
И, тело к телу, сплел инстинкт любви могучий!»
И я хотел их слить в себе, в себе одном.
Она дрожала вся; я воспаленным ртом
Прильнул к ее рукам, струившим ароматы, —
То запах тмина был, живой бальзам полей;
У девственной груди был привкус горьковатый, —
Таков миндаль и лавр, иль таково, верней,
Парное молоко козы высокогорной;
Я силой губы взял, смеясь над непокорной,
И долгий поцелуй как вечность долог был,
Он сплел в одно тела, он слил их бурный пыл.
Откинувшись, она хрипела в страсти жадной,
А грудь стесненная, под лаской беспощадной,
С глухими стонами вздымалась тяжело.
Была в огне щека, и взор заволокло.
В безумии слились желанья, губы, стоны,
Затем ночную тишь, нарушив сельский сон,
Прорезал крик любви, так страшен, так силен,
Что жабы, онемев, попрятались в затоны,
Сова шарахнулась и перепел умолк;
И вдруг в растерянном безмолвии вселенной
Донесся по ветру и замер зов мгновенный:
С глухой угрозою провыл три раза волк.
Рассвет прогнал ее. А я побрел в просторы,
Где чуял плоть ее в дыхании полей;
Как якорь, брошенный на дно души моей,
Меня в плену теперь держали эти взоры.
Плоть сочетала нас, и тщетен был побег:
Так сковывает цепь двух каторжан навек.
20 марта 1876 года под псевдонимом Ги де Вальмон. (Ги Де Мопассан)
À la côte
Oh, ces deux collines! Comme une clairière,
J'ai été jeté dans la chaleur de leur douce respiration,
J'ai été impitoyablement frappé par le cœur de valek!
Railleries plein regard repoussé et attiré,
Et le corps est humide, étincelant de blanc,
À la scie sauteuse s'appelait la bouche, attirait le regard.
Moi, orobev, j'étais silencieux. Mais, ayant pitié de moi,
La triche est la première à entrer dans la conversation.
J'ai écouté son discours, mais j'ai entendu seulement des sons,
J'ai dévoré avec passion les yeux de cette poitrine,
Je me suis efforcé de creuser plus profondément dans la coupe,
Flambé et froid,
