и подросла за два года-то, – думал Коля, облегченно улыбаясь, – с такой подкормкой. Ну, так и я на месте не стоял.
Как именно изменился боярич Николай Ильич, ни сам он, ни Виктор Николаевич, вспомнить не успели. Не дождались они привычного уже щелчка. Зато дождались других звуков, которые превратили старика в теле юного аборигена в хищника. Опасного и умелого. Почему так решил Добродеев? А сам не понял. Решил и все. А потом повернулся, готовый дать отпор тому, кто крался ему со спины, из-за угла не такого большого здания. Было до этого угла метров шесть, не больше. И половину этих метров незнакомец, державший в руках топор, уже преодолел.
Лицо этого мужика, или парня, было в тени, но фигурой незнакомец обладал внушительной. Как бы не крупнее, чем у Николаши. Но это с учетом того обстоятельства, что парень стоял босиком и практически голышом, а злодей, начавший уже поднимать топор над головой, был «упакован» по что-то объемное, схожее с солдатским бушлатом. Виктор Николаевич еще успел «припомнить», как носил такой вот бушлат, да не одну носку, и лишь потом спросил. Вроде с ленцой, и даже некоторым испугом в голосе:
– И чего тебе надо? Кому не спится в ночь глухую?
Ответ ожидаемо прозвучал не так, как прозвучал бы в солдатской казарме (в которой Добродеев ни разу не был!). Но примерно так, как ожидал хищник в теле парня. То есть злодей не стал сразу опускать топор на голову барича, а попытался оправдать, ну, или обосновать свое злодеяние.
– А это тебе, боярич, за Дарью.
– Какую Дарью? – вполне искренне изумился Виктор Николаевич.
Коля же внутренне завис. Но совсем не так отреагировал тот, кто когда-то, быть может провел часть своей жизни в казарме, и имел сомнительное удовольствие носить бушлат. Он шагнул навстречу остановившемуся почти вплотную незнакомцу, и опускающемуся вниз топору. Какой именно прием применило сейчас тело юного барича, а точнее, целого боярича, Виктор Николаевич так и не распознал. Не успел. Осознал себя и свое новое тело уже сидящим на том самом ватнике. Ну, и на парне, конечно. Который теперь глухо ворчал, не в силах произнести что-то членораздельное. А все потому, что рука его была жестко зафиксирована за спиной, а лицо не менее жестко упиралось в подтаявшую, еще (или уже) не обремененную травой землю.
Вот теперь Коля, а вместе с ним и Виктор Николаевич вспомнил последнюю свою отраду. Дашеньку из того самого села Ославское, в котором родился и вырос боярич. И где стоял его дом; тот самый замок. Небольшого росточка, крепенько сбитая, что называется – фигуристая. Лицо… чуть курносое с россыпью веснушек. Да уже стало и забываться. Ничего серьезного, на взгляд барича. Ну, и того, кто сейчас прижимал к холодной земле любителя помахать топором. Пару раз повалялись на сеновале; как говорится, без претензий. В том числе и со стороны самой Дашеньки. А вот со стороны парня, сейчас притихшего, и явно собиравшегося с силами, претензии очевидно были. Острые такие претензии;
