можно было бы досчитать до ста, а затем девицу Мэриан – это она подражала кролику – обступил ее отряд, двадцать два человека. Варт ощутил, как мужчины по бокам от него взяли его за руки, они встали кругом, и вновь заслышался стрекот кузнечиков. Стрекот шел по кругу, по направлению к Варту, и, когда последний кузнечик потер одной ножкой о другую, мужчина справа от Варта сжал его руку. Варт стрекотнул. Сразу следом то же проделал мужчина слева и тоже сжал ему руку. Итак, двадцать два кузнечика из отряда девицы Мэриан были готовы к последнему скрытному переходу.
Кому-то этот переход мог бы показаться кошмаром, но Варт наслаждался им. Он упивался ночью, ощущая себя бестелесным, безмолвным, вездесущим. Он чувствовал, что может подойти к кормящей крольчихе и ухватить ее, пушистую, бьющуюся, за уши еще до того, как она почует его. Он чувствовал, что может проскочить между ног у идущих пообок его мужчин или вытянуть у них из ножен сверкающие кинжалы, и они пойдут дальше, ничего не заметив. Восторг ночной сокровенности, словно вино, растворился в его крови. И впрямь, он был настолько мал и молод, что мог перемещаться с тою же неприметностью, что и воины. Возраст и вес придавали им грузности при всех их лесных уменьях, его же юность и легкость наделяли подвижностью даже в отсутствие их мастерства.
Переход, хоть и опасный, оказался нетрудным. Заросли поредели, слишком звучный папоротник редко попадался на здешней болотистой почве, так что двигаться можно было в три раза быстрее. Они шли как сомнамбулы, не нуждаясь в водительстве совиного уханья или писка летучей мыши, и некий необходимый ритм, сообщенный им спящим лесом, держал их вблизи друг от друга. Одни из них томились страхом, другие желали отомстить за товарищей, третьи как бы лишились тел и, крадучись, двигались будто во сне.
Прошло примерно двадцать минут, когда девица Мэриан приостановилась и указала налево.
Из мальчиков ни один не читал книги сэра Джона де Мандевилля, и потому они не знали, что размерами грифон в восемь раз превосходит льва. Ныне, повернувшись налево и вглядевшись в безмолвный мрак ночи, они узрели очерченным на фоне неба и звезд нечто такое, в возможность чего им никогда не удалось бы поверить. То был молодой самец грифона в первом его оперении.
Спереди – по самые плечи и передние ноги – он походил на огромного сокола. Клюв, изогнутый как персидский клинок, длинные крылья, в коих длиннее всего были маховые перья, могучие когти – вылитый сокол, но, как и отмечено Мандевиллем, размером в восемь раз больше льва. За плечами начинались изменения. Там, где обычный сокол или, скажем, орел ограничивается двенадцатью перьями своего хвоста, этот Сокол Львовидный Змееобразный отрастил себе тулово и задние ноги африканского зверя, да вдобавок еще и змеиный хвост. В двадцати четырех футах над собой мальчики увидели в таинственном свете ночной луны неподдельного грифона, уронившего сонную голову на грудь, так что зловещий клюв зарылся в грудные перья, – и зрелище это было почище, чем
