продолжения политической карьеры Самсамыча.
Всё это не имело под собой никаких оснований (потом выяснится, что Холдин говорил вовсе не в адрес Калужского губернатора), но так уж сложилось или совпало, как это бывает, но почему и зачем – всему своё время.
Предпринятые губернатором шаги в ответ на мнимую угрозу не замедлили сказаться в течение нескольких дней после президентского выступления. В первую очередь, состоялся тяжёлый, но, в конечном счёте, результативный разговор с женой по поводу немедленного перераспределения долей в строительном и торгово-развлекательном секторе. Пришлось пойти на конспиративное прикрытие некоторых долей бизнеса и собственности, – так одна из двух загородных резиденций, а, попутно, и недвижимость в Испании и отель на Мальдивах, плюс океанская яхта были переоформлены на преданных, то есть, надёжно зависимых от губернаторского клана лиц. Кроме того, в качестве подстраховки, но тоже неотложной меры, вышло личное указание губернатора о полном расформировании и закрытии областной Неофициальной Хоккейной Лиги.
Как следствие, не возникало и речи о каких-то ответных действиях в отношении самого виновника скандала, полковника полиции Тарутина, наоборот, всё обернулось для него наилучшим образом: его стали избегать и заискивающе опасаться гораздо более прежнего, предполагая в нём чуть ли не кремлёвского спец агента, облечённого особыми правами из центра, что, конечно же, было чистой фантазией.
Между тем, ничто не отменяло привычного копошения человеческой жизни в её земной повседневности, прерываемой разве что скоротечными житейскими радостями, вроде свадеб, отпусков и, разумеется, дней рождения.
Отмечание дня рождения (или «днюхи» в современной интерпретации) – этот давно устоявшийся городской обычай, возведённый в статус почти святого дела, по-крайней мере, в России, не миновал и Алексея Митрофановича Иващука, и был соответствующим образом отпразднован вечером двадцать седьмого ноября в его просторной двухуровневой квартире на пересечении Рождественского и Октябрьского проспектов.
Г-образный стол в зале уже гудел, уже работал вовсю ножами и вилками в гуще плотно расставленного кулинарного изобилия…
– Алексей Митрофанович, если можно, я бы хотел сказать вам несколько слов… – с рюмкой в руке поднялся высокий белоусый старик, Василий Семёнович Струков, дальний родственник семьи виновника торжества, заведовавший страусиной фермой в одном из частных владений Иващуков.
– Внимание, тост! – весело и звонко призвала к собравшимся Виктория Петровна, хозяйка дома, пылавшая сорокалетней молодостью и женским счастьем.
Алексей Митрофанович, отмечавший в тот день своё пятидесяти шестилетие, оторвался от разговора с соседом справа, и улыбнулся старику, стоявшему в конце стола.
– Ну, конечно, можно, Семёныч, – позволил он.
Василий Семёнович говорил с большим чувством:
