древнерусские книги отражали (и формировали у читателя) высокую христианскую духовность. Отношение к ним было разное, отсюда и различия в степени нормированности и чистоты их языка. Хотя они были защищены от проникновения народно-разговорной стихии, все же ее влияние с течением времени становилось все ощутимее.
На протяжении семи столетий творение Кирилла и Мефодия безраздельно царило на Руси: церковнославянский был языком всефункциональным, но затем сфера его применения стала все больше и больше сокращаться. Так с течением времени он стал богослужебным языком Русской Православной Церкви, и только. Впрочем, разве этого мало?
Как может древнерусская церковная мелодия дойти до современного слушателя? Нужно, чтобы специалист перевел крюки, которыми она записана, в обычные ноты, и тогда хор пропоет ее.
Что требуется, чтобы древнерусская икона задела за живое современного человека? Специалист должен слой за слоем удалить вековую грязь и копоть, а также восстановить утраченные фрагменты. Аналогично и по отношению к древнерусской книжности: специалист должен помочь современному читателю, сделав для него понятными утраченные слова и разъяснив синтаксические конструкции. В настоящем издании как раз и помещаются языковые пояснения [в прямых скобках]. В отличие от современной церковнославянская лексика многозначна и зависима от контекста: чтобы контекстное значение не было принято за общеязыковое, пришлось в некоторых случаях давать предостерегающие пометы (типа: здесь, имеется в виду и т.д.). Древнерусский текст набран современными шрифтами и вообще (в допустимых рамках) упрощен: о принципах его преобразования для облегчения чтения сказано в главе 15.
Специалисту, однако, недостаточно расшифровать крюки, расчистить икону и дать языковые пояснения. Слушатель не будет захвачен древнерусскими витиеватыми напевами, а зритель – даже рублевской "Троицей", если не воспитать у них восприимчивость к унисонному пению или к обратной перспективе. Точно так же и древнерусский текст ничего не скажет ни уму, ни сердцу, если не дать читателю установку на восприятие древнерусской духовности. Для этого надо сообщить ему дополнительную, затекстную, информацию: в каких обстоятельствах и с какой целью написано произведение, какими идеалами и этическими побуждениями руководствовался автор и т.д. Вот почему мы не удовлетворяемся простыми заменами, скажем, старого слова на современное, а постоянно комментируем тексты.
Опыт журнальных публикаций, исполненных по данному методу (так называемого текстового погружения), как кажется, обнадеживает: внимательные читатели (иногда, правда, при условии двукратного прочтения) достигают в среднем 70-процентного проникновения в древний текст. Неплохо, есть учесть, что мы даже Пушкина и Солженицына отнюдь не постигаем на все сто.
Так вернем же себе древнерусскую книжность, как возвращаем древнерусское пение, иконопись, архитектуру!
