широкий шаг в сторону и скрывалась за углом. Как будто солнце пряталось за тучами. В темноте грудных клеток их сердца стучали теперь одиноко и тоскливо, и им становилось так невмоготу в разлуке, что они тотчас же звонили друг другу:
– Где ты? – спрашивал Индриди.
– Я тут, прямо за углом.
– Скучаешь?
– Да, скучаю.
– Выглянем еще?
– Да, давай еще разик.
И они делали пару шагов назад, выглядывали каждый из-за своего угла и махали друг другу. Порой они не могли удержаться, бегом возвращались обратно и обменивались еще несколькими прекрасными словами, которые стекали с их губ и, попадая в уши, превращались в чарующий, щекотный электрический ток, который переливался, будто северное сияние, над темной поверхностью мозга. Индриди обнимал ее за талию, и они заглядывали друг другу в глаза.
– Я скучал, – говорил он.
– Так тяжело расставаться, – отвечала Сигрид, с тревогой оборачиваясь на дом престарелых.
– В обед увидимся, – говорил Индриди.
– Пока, – отвечала Сигрид. После этого они стояли молча еще десять минут, не решаясь сделать первый шаг прочь, но наконец считали «раз, два, давай!» и бежали на работу что есть мочи, уже не оглядываясь, потому что оба опаздывали.
Иногда в обед Индриди и Сигрид брали велосипеды, ехали в порт и садились в кафе на набережной. Над головой высилась Статуя Свободы: трехсотметровый Йоун Сигурдссон стоял, широко расставив ноги, над входом в гавань, опираясь на волноломы. Он смотрел в волнующееся море, а глаза горели огнем. Вечный огонь свободы. Его пламя указывало ослепительно-белым круизным лайнерам путь в гавань, и они подползали к причалу, словно рыболовные суда, доверху нагруженные мойвой. Спускали трапы, и тысяча представителей рода человеческого, нетерпеливо жаждавших любви, стекала с корабля и устремлялась на север, в Экснадаль – вечнозеленую долину, в которой блеяли овцы, тявкали лисы, любовь не нуждалась в доказательствах, а в облаках мерцала надпись «LoveStar!».
В погожие дни с севера возвращались вереницы грузовиков с кузовами, полными мягкого сена. В сене штабелями лежали влюбленные парочки. Грузчики обвязывали каждую парочку ремнями, цепляли к крану, и они повисали над портом, словно восьминогие кони, а потом опускались в трюмы кораблей. У Индриди и Сигрид было целых полчаса, чтобы рождать друг другу слова. В глазах их сияло счастье – яркое, как звезда LoveStar.
Любовь Индриди и Сигрид лишь выросла за те пять с небольшим лет, что они были вместе. Она уже не ютилась в сердце крохотным семечком – она пустила корни и побеги по всему телу, до самых кончиков пальцев, так что их подушечки стали чувствительными и невероятно возбудимыми. Когда Индриди и Сигрид держались за руки, они терлись средними пальцами – и обоих охватывало удивительное, волшебное ощущение, а на губах одновременно появлялась загадочная улыбка.
Многим
