style="font-size:15px;"> После смерти бабушки во мне что-то изменилось – то ли сломалось, то ли, наоборот, выросло, как ядовитая песчаная колючка. Расхотелось смеяться. Да и на людей я теперь смотрела по-иному. Вот ведь – вся деревня знает, оказывается, что за сволочь двух жён заездивший и забивший Гар. Да ещё рассказывают, что двое или трое отказали ему в сватовстве – дочерей пожалели.
Но никто, ни один, не подошёл к моему отчиму и не сказал: «Ортей, окстись! Что ж ты с девкой делаешь? Ты ж обещал матери и бабке о ней заботиться, как о родной!»
Никто не отвернулся, никто не перестал здороваться. Меня – жалели. А с ним вели себя, как прежде.
Я решила, что если бабушка Рила права и была у меня хоть капля драконьего счастья, то унесу его с собой. Я им не нужна. Шестнадцать лет я таскала воду, пилила и колола дрова, ухаживала за скотиной, поливала огород… и оказалась чужой. Что ж, пусть так. Но пусть без меня – эта мысль была приятна – живут, как все. И с пожарами, если уж горит, и с саранчой, если та прилетела.
Сама я разыскала в кладовке старую котомку с двумя широкими лямками. Починила. Потихоньку, чтобы убыль была незаметна, таскала по ломтю-другому каждый день хлеб. Сушила и прятала. Собирала на кустах шиповник – и тоже сушила и прятала. Причем с местом для схрона ещё пришлось помучиться – сложно найти укромный угол, когда по дому шустрит любопытная ребятня. Ведь увидят – расскажут батьке с мамкой. Даже не со зла, просто по малолетству…
Прятала всё в хлеву под стрехой. Малышня бы туда пока не долезла, а взрослые сунуться бы не догадались. А поскольку утренняя дойка двух наших коров была на мне, а в пять утра остальные обычно ещё спали, дела складывались неплохо.
К началу августа я собрала всё, что задумала: мешок сухарей, соль, носки и штаны, плащ и чайник, пару ложек и хороший – оставшийся от деда – большой нож с чёрной костяной рукоятью. Непонятным оставалось одно – куда идти?
На севере – Берден. До него пешком я дошла бы дней за пять. Но если меня начнут искать – то в первую очередь именно там. На востоке тоже делать нечего – в Запретные горы я не ходок. На юге начинаются леса. Но вроде бы за ними проходил большой караванный путь, и где-то там был другой большой город – Зинар. Только про караванщиков рассказывали всякое. Что часть из них и не из Империи вовсе, а пришли к нам из земель зарифов. А у тех, говорят, торгуют всем, даже людьми. И слова своего зарифы не держат.
Выходило, что остаётся только запад. Где-то там есть город Марен-Кар, а за ним, если идти и идти на закат, начинаются земли эльфов. Правда, поговаривали, что людей туда не пускают. Но я почему-то не верила… И потом, мне же много не надо?
А сколько туда добираться? Не знаю…
Пока складывала вещи, раздумывала: надо ли брать бумаги, о которых рассказывала бабушка? Всё же рассудила, что не стоит. Я успела проверить поленницу, нашла нужный обрубок, нашарила там какой-то мешок. Похоже, пропитанный воском. И решила, что ничего с ним не станется – пусть себе лежит.
Ещё одной ценностью была оставшаяся от матери книга. Тяжёлая. С картинками зверей, городов, кораблей. Мама успела научить меня различать буквы.
