и продолжила меня пилить с двойным усердием. Теперь она взялась за свою любимую тему: алкоголь и творчество.
– Ты талант, а не какой-то ржавый тарантас! Но ты слишком часто пьёшь – так ты ничего не добьёшься! Так ты проржавеешь и станешь дырявым, вонючим тарантасом! Ты понимаешь это?
– Понимаю, – ответил я. – Отличная, кстати, метафора – про ржавый тарантас. Сама придумала?
– Да, сама! – Маша улыбнулась, сменив гнев на милость.
– Молодец, – похвалил я, – так держать!
– Спасибо.
Мы помолчали.
– Серёж, я вот о чём подумала, – выпалила вдруг Маша. – Тебе нужен директор и грамотный продюсер.
Я не стал у неё уточнять, кого она видит в этой роли, потому что знал, кого: себя. Меня это крайне забавляло, но не раздражало, потому что Маша ничем не могла мне помочь и уж тем более ничему не могла меня научить: она была пустышкой.
– Нужен, – согласился я. – Как вернёмся в Москву, поговорим.
Мы вышли к центральной площади Джанхота, даже не к площади, а к пятачку, вокруг которого концентрировалась основная инфраструктура: пляж, дом отдыха, продуктово-вещевой рынок, магазин и шашлычная.
– Давай бутылку вина купим? – предложил я. – Выпить хочется.
Маша покривилась, но запрещать мне ничего не стала. Она была не настолько дура, чтобы не понимать: одна из возможных опций отпуска – оскотинивание. Я имел на это полное право.
– Ты какое вино хочешь: белое или красное? – спросил я, когда мы зашли в магазин, единственный на весь хутор. Цены там были соответствующими, монопольно-конскими, я таких даже в Якутске не видел.
– Белое сухое, – ответила Маша.
Я поёжился от искусственного холода. Кондиционер работал на полную катушку, выжигая нещадно природное тепло.
– Не хочу белое. Хочу красное полусладкое, – я покосился на Машу. – Придётся взять две бутылки, чтоб всем хорошо, м?
– Делай, что хочешь. Я подожду на улице. – Она развернулась и быстро вышла из магазина.
Я купил вино и двести граммов голландского сыра на закуску. Маша сидела на лавочке с недовольным видом. Лицо кислое, как заветренная долька лимона.
– Не злись, крошка, – я искренне улыбнулся. – У нас впереди целый вечер, две бутылки вина и немного сыра. Будет романтично. Пошли к морю?
– Хорошо, котик, – ответила Маша. Она быстро оттаяла, потому что я редко проявлял нежность.
Мы пересекали центральную площадь, когда вдруг вспыхнули уличные фонари. Они были агрессивно-яркими. Лица людей просвечивались, как на рентгене: я видел каждую веснушку, морщинку, любой прыщик. Меня это напугало: а сам-то я как сейчас выгляжу, после недели пьянства? В пакете звякнули бутылки. Я покраснел. Мне почудилось, что все смотрят на меня и, что самое неприятное, видят насквозь, весь мой моральный облик. Я нервно провёл ладонью по щеке и почувствовал, что лицо горит, не столько от стыда, сколько от переизбытка июльского солнца. Сегодня я опять уснул на пляже.
