style="font-size:15px;"> – Понятно. – Егор вздохнул… Пережевывая подгоревшую котлету с пережаренной картошкой, Егор вспомнил, что Чад рассказывал о гурманах, которые лакомяться своей душой. Замутило. Поморщился. – Что? – Егор переглянулся с отцом. С усмешкой покачав головой, отец бросил взгляд на экран телевизора. Егор отодвинул тарелку. – Спасибо.
– Уже? – Спросила мать.
– Что-то нехорошо мне. – Егор вышел.
Наталья Алексеевна вздохнула:
– Ох, Егор, Егор… Допрыгается он.
– Хватит тебе. – Калганов поднялся из-за стола. – Ничего с ним не случиться.
– Ты уверен? А если все-таки случиться? Я ведь не переживу. – Наталья Алексеевна поморщилась и скривила дрожащие губы. Вот-вот заплачет.
– Все обойдется. – Калганов обнял жену… и увидел сидевшую за столом Пушкареву. Впившись в Калганова красными глазами, старуха усмехнулась.
– Кого ты там увидел? – Жена обернулась и тоже посмотрела на стол
– Никого. – Калганов вышел из кухни.
– Кто там? – Испуганно крикнула жена. Вадим Витальевич промолчал. – Сколько это будет продолжаться? А? – И зазвенела разбитая тарелка.
– Истеричка… – Поежившись, тихо сказал Калганов.
Из закрытой маленькой комнаты доносилось грустное контральто. На дверной ручке висела табличка: «Не входить. Опасно для жизни».
24
Войдя в гостиную, Вадим Витальевич закрыл дверь и огляделся:
– Ты где? – Прошуршала штора. – Хватит в прятки играть.
– Разве это может быть ошибкой? – Просочилось из комнаты сына.
Калганов упал в кресло и задумался. «Мне за тебя стыдно и горько», – опять резануло и расстроило. Разжигая тревогу, придавило ощущение собственной ничтожности и никчемности. Неужели он такой пропащий? Обожгло страхом. Калганов растерянно огляделся, словно безнадежно заблудившись.
Жизнь прошла среди призраков и призрачных хлопот. Вот зачем он женился? Таким как он надо жить одному. Или… Он вспомнил своего наставника Антона Петровича Холодова. Тот расстался с женой и сошелся с призраком Марины Цветаевой. Цветаева говорит ямбами, а Холодов млеет. «Всегда любовь и грусть – сильнее смерти». Они занимаются астральным сексом.
– Это лучше физического. – Признался Холодов.
– Смахивает на некрофилию. – С усмешкой брякнул Калганов.
Холодов поморщился:
– Я тоже так думал. Эта мысль меня угнетала и грызла. Но Марина меня успокоила: «Смерть – это нет, смерть – это нет. Смерть – это так». Она торопит меня на тот свет. Ведь там мы еще сильнее сблизимся. Нет. Это не влечение к смерти. Это из другой оперы. Марина живее всех живых. А какие у нее стихи. Закачаешься.
– Извини.
Может и мне закрутить с кем-нибудь вроде Ахматовой, Фридой Кало или Айседорой Дункан? Он подумал о расползавшейся Ростовцевой и поежился. Только не такую абстрактную в стиле Пикассо или Бэкона.
