глухие толстые стены и на каждом шагу висят большие, страшные распятия. Будь у нее выбор, и она бы с радостью отправилась с мамой домой, пусть даже там ее ждала самая жестокая порка, но никакого выбора у нее не было. Элоиза решила, что Габриэлла должна остаться здесь. Значит, так и будет.
– У нас уже есть две девочки-пансионерки, – объяснила мать-настоятельница. – Правда, одной из них уже четырнадцать, а другой – почти семнадцать, но, я думаю, ты с ними подружишься. Сначала они тоже плакали, но потом им у нас понравилось.
Она не упомянула о том, что девочки были сиротами. Их родители погибли. Девочки приходились двоюродными сестрами одной из послушниц ордена, и по ее ходатайству матушка Григория согласилась приютить обеих в монастыре, пока не будет найден какой-либо выход. Что касалось Габриэллы, то, как считала настоятельница, пребывание в обители было для нее временной мерой. Два, в крайнем случае – три месяца, как сказала ее мать. Потом девочка вернется домой.
Настоятельница ждала, что миссис Харрисон объяснит это дочери хотя бы сейчас, но Элоиза молчала, и матушка Григория вновь подивилась странной напряженности, которая существовала между матерью и дочерью. Она буквально бросалась в глаза, но ее природу настоятельница понять не могла. У нее сложилось впечатление, что девочка смертельно боится матери. Она отбрасывала такое объяснение как невероятное, хотя оно настойчиво возвращалось снова и снова. Возможно, решила наконец настоятельница, все дело в семейных сложностях. Она знала, что полтора года назад отец девочки оставил семью и в ближайшее время собирался жениться во второй раз. Элоиза ехала в Рино, где должен был состояться бракоразводный процесс. Настоятельница, разумеется, этого не одобряла, однако она была далека от того, чтобы читать проповеди миссис Харрисон. В данном случае ее заботила только Габриэлла, которой предстояло прожить в сестричестве до тех пор, пока ее мать не вернется в Нью-Йорк.
Габриэлла продолжала громко всхлипывать, Элоиза бросила нетерпеливый взгляд на часы. Брови ее подскочили чуть не до самой прически.
– Мне пора идти, – поспешно объявила она. – Иначе я опоздаю к поезду.
Но не успела она сдвинуться с места, как маленькая ручка метнулась к ней и вцепилась в ее юбку.
– Мамочка, миленькая, пожалуйста!.. Не бросай меня! Я буду хорошо себя вести, клянусь! Пожалуйста, позволь мне поехать с тобой!..
– Не говори глупости! – сердито отрезала Элоиза и, борясь с отвращением, принялась отрывать от юбки тонкие пальчики дочери. Никогда прежде Габриэлла не позволяла себе хвататься за нее, и Элоиза была вне себя от гнева и презрения.
– Рино – не самое подходящее место для маленьких девочек, – вмешалась матушка Григория и, бросив на Элоизу короткий, неодобрительный взгляд, добавила: – Впрочем, как и для взрослых.
Она не знала, что Джон Уотерфорд уже зарезервировал для Элоизы номер в одном из самых роскошных ранчо-пансионатов
