Мать не может ненавидеть свое дитя, – промолвил он наконец. – Бог никогда бы этого не допустил.
Но у Габриэллы на этот счет было другое мнение. Она знала, что Бог допустил, чтобы с ней случилось много стыдных и гадких вещей, которые он никогда не насылал на других. Почему – это было другое дело. Быть может, она была такой плохой, что истощила даже его долготерпение, а возможно, Бог тоже ненавидел ее, хотя здесь, в монастыре, верить в это было труднее.
– Я знаю, что мама ненавидит меня. Она сама мне сказала.
Священник еще раз повторил, что этого не может быть, и Габриэлла перешла к другим своим грехам. По окончании исповеди ей было велено десять раз прочитать «Славу Деве Марии», с любовью думая о маме. И Габриэлла не стала спорить. Она только еще больше утвердилась во мнении, что она – страшная грешница, раз даже священник не понял ее. И, главное, ничего с этим поделать Габриэлла не могла. Это было выше ее сил.
Подойдя к статуе Девы Марии, стоявшей тут же в церкви, она десять раз прочла молитву и тихо удалилась к себе в комнату. Там она застала Натали, которая сидела на кровати и читала неведомо как попавший к ней в руки яркий журнал. Журнал был, разумеется, про Элвиса. Джулия, также вернувшаяся с исповеди, сурово обличала сестру и грозилась пожаловаться сестре Тимоти.
Габриэлла не стала прислушиваться к их перепалке. Присев на краешек своей кровати, она снова стала думать о том, что сказал ей священник. Больше всего Габриэлла боялась, что из-за своей ненависти к матери она попадет в ад. Девочке и в голову не пришло, что она десять лет прожила в самом настоящем аду, и что только теперь ей удалось вырваться из него. Больше того, если бы кто-нибудь узнал, как она существовала прежде, место в раю было бы ей обеспечено.
Ночью Габриэлла снова спала в ногах своей кровати. На следующий день, когда она одевалась, чтобы идти на утреннюю молитву, Натали принялась беззлобно поддразнивать ее. Привычка Габриэллы спать, свернувшись клубочком под одеялом, казалась ей очень смешной.
– Я проснулась ночью, чтобы пойти пи-пи, – заявила она, – и очень-очень удивилась, когда увидела, что тебя нет в кровати. Я думала, ты – лунатик.
Она, конечно, не могла знать, откуда у Габриэллы такая привычка, а та, в свою очередь, не решалась рассказать, что так она пряталась от матери. Это ни разу не спасло Габриэллу, и все-таки в этом положении ей было не так страшно спать.
После утренней молитвы снова была школа, обед и работа в саду, и постепенно Габриэлла привыкла к этому распорядку. Он ничуть не был ей в тягость. Она с удовольствием училась, охотно работала, разучивала с послушницами церковные гимны и литании, изучала Священное Писание и устав монастыря и послушно опускалась на колени там, где ее заставал перезвон монастырских колоколов. К середине мая Габриэлла уже знала всех сестер по именам и весело болтала с ними о самых разных вещах, когда представлялась такая возможность.
И все же мать-настоятельница была ей ближе всех. С ней даже не надо ни о чем
