на маленьком круглом подносе.
– Как скажешь, – с нарочито чопорным видом проговорила Дженис. И добавила глубоким контральто: – Кому и знать, как не тебе.
Дэвид, который еще не успел сесть, сделал шутливый выпад кулаком, остановившись в дюйме от ее лица.
– Я тебя накажу, – сказал он без улыбки.
Дженис даже не вздрогнула.
– Посмотрим – как пойдет, – спокойно ответила она.
Том понимал, что присутствует при некой игре, кульминация которой наступит, вероятно, в постели. Наблюдать за этим было неприятно. Что действительно интересовало Тома, так это причина, по которой была упомянута Цинтия. Если Притчарды (или кто-нибудь другой, особенно Цинтия Грэднор, которая не хуже владельцев Бакмастерской галереи знала, что последние шестьдесят с гаком «Дерваттов» были фальшивыми) решат рассказать миру правду, они откроют ящик Пандоры. И закрыть его не сможет уже никто, потому что все эти дорогущие картины превратятся в никому не нужный хлам. Никому, кроме таких, как Том, эксцентричных коллекционеров, которых забавляют качественные подделки, – а много ли в мире людей, похожих на него, с его скептическим отношением к справедливости и истине?
– Как поживает Цинтия… Грэднор, кажется? – прервал их Том. – Сто лет ее не видел. Такая была тихоня, насколько я помню.
Том также помнил, что Цинтия ненавидела его до глубины души, потому что именно он предложил Бернарду Тафтсу подделывать Дерватта после того, как тот покончил с собой. Подделки у Бернарда выходили на славу. Медленно, но упорно он создавал картину за картиной в своей маленькой лондонской студии на чердаке, и этот изнурительный труд в итоге разрушил его жизнь. Он боготворил Дерватта, преклонялся перед его творчеством, и когда вдруг решил, что предал его, простить себе этого не смог. Дойдя до полного нервного истощения, он тоже совершил самоубийство.
Дэвид Притчард медлил с ответом, и Том понял, что тот заметил, как задело его имя Цинтии, и настроился поразвлечься.
– Тихоня? Отнюдь, – наконец вымолвил Притчард.
– Отнюдь, – повторила Дженис, и по ее губам скользнула улыбка. Она закурила сигарету с фильтром, и руки ее уже почти не дрожали, хотя пальцы слегка побелели от напряжения. То и дело она переводила глаза с мужа на Тома и обратно.
И что это значит? Что Цинтия просто так взяла и выложила всю историю Притчардам? Том просто не мог в это поверить. А если это правда, то пусть Притчарды так прямо и заявят: последние шестьдесят картин, выставленные на продажу в Бакмастерской галерее, – подделки.
– Она теперь замужем? – поинтересовался Том.
– Кажется, да. Ты не помнишь, Дэвид? – Дженис потерла ладонью предплечье.
– Забыл, – ответил Дэвид. – В любом случае когда… Мы ее видели пару раз, и она была одна.
Интересно, где они ее видели, подумал Том. И кто ее им представил? Но он решил не выказывать столь явный интерес к этой теме. Еще его интересовало,
