проводить в работе на полях долгие дни.
И если снежинки над головой Хомиша летели прямо вниз, то хлопья за окном у Лифона летели наискосок – слева направо, гонимые пронзительным ветром. Как и сам Лифон.
Все заставляло сжимать в кулачки замерзшие лапки. Брошенный, преданный всеми и голодный, он сидел, глубоко погрузив голову в капюшон плаща с чужого плеча. Но так даже удобно, рассудил муфель. Длинные рукава, большой наголовник, полы, скрывающие полностью ноги и ботинки. Лифону нравился старый теплый плащ, что он стянул в последней деревне с какого-то муфля, перебравшего эля. А особенно Лифона радовали карманы размером с две муфликовые головы, уж так туда удобно было припрятывать то, что плохо лежит – и гвозди.
Гвозди Лифон стал держать после того, как встретил в лесу такого же, как и он – бесцветного. В отличие от Лифона, у того не было цветной пудры фаялит. Он был сер, голоден, и глаза его пылали. Но Лифон был быстр, и он убежал от бесцветного.
Муфель содрогнулся от дурного воспоминания и весь закутался в просторное одеяние.
Нигде он теперь не чувствовал себя в безопасности, даже здесь, в тепле у огня. Чудилось, что за ним все следят, на него все смотрят, и видят, и знают, что под этим плащом спрятался бесцветный вороватый беглец.
На самом деле никто из гостей пивальни даже и не пытался разглядывать бродягу. К чему это добрякам, пришедшим за жирной едой, забавными рассказами и крепким элем?
Вокруг стоял ровный гул довольных ужином деревенских жителей. На стенах подрагивали факелы, каждый занятый стол украшали подсвечники на три головы. А с потолка свисали знатные круглые колеса, обод каждого из которых был утыкан бравыми свечными пенечками. Иные горели ровно, иные уже оплыли и загасли.
Лифон из-под капюшона глазел, как муфли хлопают друг друга по плечам, смеются, ковыряются в глубоких деревянных плошках и, урча, поглощают сытную еду, как они довольно запрокидывают кружки, а потом сыто почесывают животы и что-то живо рассказывают друг другу. Лифон их не знал, но обида на каждого из них переполняла его.
Он уже не выискивал глазами ту, что так подло обманула его и сбежала, пока он спал.
Углядеть Волшебницу – самое последнее, чего ему бы хотелось. Хотя Лифон был уверен, тяжело сопя внутри капюшона, что, если бы показалась она хоть в одной из деревень, он бы набросился. Он бы разорвал ее на кусочки своими обгрызенными коготками и обветренными лапками.
Он бы кричал всем: «Эгей! Вот она, глядите – в Многомирье появилось лживое существо, еще больше лживое, чем я, еще больше подлое, чем я!»
Предательство изъедало его изнутри, как изъедают изнутри стволы древесные бузявочки. Но появление Волшебницы и ее воплощение в теле давали ему возможность чувствовать себя не самым ужасным существом в Многомирье. Теперь по Многомирью бродило некто, кто в звездаллион раз его хуже.
От этого становилось легче дышать, плечи немного расправлялись, и появлялась надежда не быть отвергнутым раз и навсегда. Но Лифон держал секрет
