В тени капюшона блеснули две кровавые точки.
– Ты знаешь, кто я, Ривлик, – вблизи голос узнался, приятных чувств он не принёс. Правая рука не отнял пальцев от рукояти у пояса.
– К моему сожалению. Ты перепугала хозяина. Что тебе надо, Делвер? Зачем тревожишь людей?
Девушка отбросила капюшон и прибрала назад тёмные волосы. Она обладала изрядной красотой, насколько можно судить в такой темени. Аккуратный подбородочек, мягкие линии скул, только вот глаза всё портили. В белках цвета мокрой побуревшей листвы таились тоненькие колечки, источающие багровое мерцание.
– Ты знаешь, зачем. Я ищу его.
Ривлик тяжело помрачнел и пошёл прочь.
– Он мёртв, Делвер. Из-за вас.
Подойдя к фонарю, висевшему у трактирной двери, он достал свечку и подпалил примятый табак в трубке. Поднялся густой дым.
– Тебе проще так думать, – отклонила Делвер, усевшись на лавку у стены. – Он ушёл, не умер. Я – не видела его смерти.
Ривлик удручённо ссутулил широкие плечи и снял капюшон. Его лицо горестно скривилось, рот немного приоткрылся, а губы поджались.
– Её и не нужно видеть. Он уже был болен. Сыростные долго не живут. Полгода прошло, а то и больше.
– Некоторые проживали несколько недель, – повертела головой Делвер. – Трактирщик сказал, в Лекмерте есть приют больных белой кровью.
– Послушай меня, – Ривлик с ненавистью заглянул в выродочьи глаза, глядящие на него. – Садрад мёртв. Ты не найдёшь его. Ты пытаешься искупить вину, но уже поздно для этого.
Делвер снесла взгляд.
– Не по моей вине он заболел. Сырость…
– Пришла из-за Вас. Всё дерьмо из-за Вас. А может, и вся эта корневая нечисть, не удивлюсь. Всё вы…
– Ты злишься, – из голоса Делвер ускользнула прежняя уверенность. – Но не ты один относился к нему по-особенному.
Ривлик надменно фыркнул и отвернулся.
– Твои чувства ничего не изменят. Они не оживят моего друга.
– Да, потому что он не мёртв, – Делвер вновь заговорила упрямо. – А всякого, кто не мёртв, можно найти.
Одинокая овца
«Пивная шахта»
В «Пивной шахте» стоял ненавязчивый ночной гомон. Хозяин Говель, бывший надсмотрщик верхнего яруса северных копей, трагически располневший к своим шести десяткам, не без помощи сыновей возвёл вблизи Глухих ворот постоялый двор. В основном из сострадания к собратьям-туннельщикам, лишённым столь нужного комфорта. И ещё потому, что место было людное. Постой считался вполне подъёмным по здешним меркам, хотя после душных тоннелей хочешь не хочешь – раскошелишься на прохладительную выпивку и часок-другой без гула в башке, сколько бы это ни стоило.
Креупци, облюбовавший это местечко по наущению Родорика, сидел за таящимся в тени крайним столиком в компании кружки густого эля и наблюдал
