раз за разом окуналась с головой, а всё казалось, что чужая кровь никогда не отмоется. Наконец, стянув мокрые тряпки, она набрала полную грудь воздуха и нырнула. Ледяная родниковая вода кусалась, кожа от неё становилась что у ощипанного гуся, но девица всё не выплывала на поверхность. Будто бы там, над серебряной гладью, остались все беды, и не пробраться им через мерцающую препону.
Но девка – не рыбёшка, навечно под водою не останется. Лёгкие начало печь, и Крапива вынырнула. А вдохнуть так и не сумела, потому что Влас, только что не могущий пошевелиться, лежал, опираясь на локоть, и неотрывно глядел на неё своими чёрными глазами.
Крапива присела, прячась в озере по шею, но чистейшая водица не скрыла её тела. А завизжи – и примчатся шляхи, с радостью добьют едва очухавшегося княжича.
– Отвернись, – хмуро велела она.
– Вот ещё.
– Отвернись, говорю!
– Ну говоришь. Мне что с того?
– Я Шатая кликну. Он тебя…
Княжич спорить не стал, но не выказал и тени страха.
– Да, может. Ведь так поступают шляхи? Бьют тех, кто сдачи не даст. Вот только я дам.
– Ты встать-то не можешь.
– Но ты же всё одно меня боишься. Вон синяя вся, а на берег не идёшь.
И то верно. Пленник измучился так, что сам и поесть не сумел бы, а Крапива пред ним стояла ровно на казни. А и глядел Влас так, словно озерцо, зелёный остров в Мёртвых землях, сама степь, да и Крапива заодно – всё принадлежало ему одному. Сызмальства его так глядеть учили, что ли?!
– Спасибо бы лучше сказал! Я тебя выходила…
– А я тебя от верной гибели спас, но благодарности тоже не дождался.
– А я…
– А ты мешалась только! – перебил Влас. – Вылазь уже. Я есть хочу.
И так сказал, что Крапива, наперво, послушалась, а там уже докумекала, что княжич раскомандовался. Но не лезть же обратно?
Девица отвернулась сама, чтобы хоть так унять стыд, обтёрлась ладонями, натянула мокрую рубаху. И всё чудилось, что взгляд княжича обжигает спину, но, когда она управилась, Влас лежал, закинув одну руку за затылок и рассматривая бледные пока звёзды.
– Поторопись, – велел он. – У меня уже живот к хребту прилип.
Крапива до боли стиснула кулаки, из груди рвался вопль. Зато княжич и бровью не повёл: лежал словно не в плену, а в тереме на мягкой кровати. И девка повиновалась, пошла к общему костру, откуда уже доносился запах пищи. Завидев аэрдын, Шатай подобрался, но рта при ней не открыл.
Просить еды было неловко, но Крапиву и не принуждали – её уже ждала плошка и лежало расстеленное одеяло. Кривой маленько отодвинулся, давая место.
– Спасибо… – пролепетала травознайка.
Взяла еду и, красная от стыда, пошла обратно к Власу. А что там пробормотал себе под нос Шатай, уже не слушала.
Ясно, что нарочно для пленника никто готовить не стал. Сглотнув слюну,
