освободиться, но лапы-ручищи мертвой хваткой вцепились в плечи и не давали не то что двинуться – свободно вздохнуть.
– Какое задание?! Ты че, охренел?! – прохрипел Петр.
Макеев подался к нему и, заглядывая в глаза, прошипел:
– Сволочь! Я тебе покажу «охренел»! Хватит ваньку валять! У меня на тебя бумаг воз и маленькая тележка! – и, хлопнув папкой по столу, сорвался на крик: – Говори, когда на фрицев стал работать?! Когда?
Мятый клочок бумаги, которым потрясал особист, перевесил пять месяцев хождения Петра по мукам в гитлеровском тылу. Он съежился и глухо обронил:
– Мне признаваться не в чем. За меня скажут ребята. Я за чужие спины не прятался и оружие в бою добыл.
– Ты эти частушки пой кому-нибудь другому! Говори правду, если жить хочешь! – напирал Макеев.
– Ну, хватит меня пугать! Я свой испуг на той стороне оставил.
– Смелый, говоришь?
– Побываешь в моей шкуре – поймешь, – огрызнулся Петр.
– А-а, решил невинной овцой прикинуться. Меня не проведешь. Я твое шпионское мурло насквозь вижу.
– Что-о-о?! Ты что, лейтенант, совсем спятил?!
– Ч-е-е?! Я те покажу «спятил»! Ты, продажная сволочь, мне сейчас все расскажешь!
– Расскажу, расскажу! Как мы кору с деревьев жрали? Как воду с кровью хлебал? Как…
– Молчать! Хорош на жалость давить! – рявкнул Макеев.
– Жалость? Эх, лейтенант, что же ты делаешь? Что же ты делаешь? – потерянно повторял Петр.
Макеев, швырнув ориентировку о розыске гитлеровских агентов на стол, откинулся на стенку, и в его глазах появился победный блеск. Достав из пачки новую папиросу, он прикурил от фитиля и, постреливая колючим взглядом в Петра, ждал, чем все закончится. После такого навала гитлеровские агенты обычно ломались и начинали просить о пощаде. Расчет на то, что упрямый интендант поплывет, не оправдался, сжавшиеся в плотную складку губы и сама его фигура выражали молчаливый протест. Поняв, что от Прядко с ходу ничего не добиться, Макеев распорядился:
– Дроздов, в холодную гада!
– Есть, товарищ лейтенант! – ответил сержант и, вскинув автомат, потребовал: – Встать!
Петр, окатив Макеева ненавидящим взглядом, медленно поднялся с табуретки.
– Руки за спину! Шаг в сторону! Попытка к побегу – стреляю без предупреждения! – гвоздил его командами Дроздов.
Все происходящее казалось Петру кошмарным сном. На ставших непослушными ногах он с трудом выбрался из блиндажа и вскарабкался на бруствер окопа. Четыре десятка растерянных, недоуменных взглядов бывших подчиненных обратились к нему. Пряча от них глаза, Петр прибавил шаг.
– Тише, штаны порвешь! – рявкнул за спиной сержант.
– За свои трясешься? – буркнул Петр.
– Че-че?
– Они что, у тебя последние?
– Поговори мне, щас пулю схлопочешь.
– Прибереги ее для фрицев.
