заминку Чебутыкина.
– Этот? – крикнул он и неожиданно с силой схватил за руки одного из новых, недавно поступивших в его шайку.
– Этот… – упавшим голосом из-за спины Лбова ответил Чебутыкин.
В окошко выглядывали любопытные бабы, невдалеке стояли мужики и внимательно присматривались к происходившему.
– У меня в первом революционном отряде пермских партизан бандитов не должно быть и не будет никогда, – холодно и громко проговорил Лбов. – Так я говорю?
– Так, правильно, – послышались в ответ хмурые голоса.
– Лбов… что ты хочешь? – удивленно спросил его Фома, почувствовавший недобрые нотки в его голосе.
– Оставь, не твое дело, – резко ответил тот. Затем, перед глазами всего отряда и окружающих мужиков, схватил за руку и дернул вперед стрелявшего так, что тот очутился рядом с Чебутыкиным.
– У меня в Пермском революционно-партизанском отряде, который борется против царизма, бандитов не было и не будет, – повторил он опять.
И в следующую секунду в глазах Чебутыкина сверкнул маузер, в уши ударил грохот, и он покачнулся, считая себя уже погибшим, но потом сообразил, что стреляли не в него, потому что бывший лбовец зашатался и с проклятием грохнулся на землю, срезанный острой пулей сурово сверкающего глубиной разгневанно-жестоких глаз атамана Лбова, неторопливо вкладывающего дымящийся маузер в кожаный кобур.
11. Лбов закуривает папиросу
В ящике своего отца, управляющего канцелярией губернатора, Рита не нашла того, что ей было нужно.
Рита сказала не всю правду дома. Верно, что она пролежала два дня в крестьянской избе, верно и то, что в то время, когда лбовцы грабили поезд, она спряталась в придорожной лесной гуще, но она умолчала о том, что виделась с Лбовым, что Лбов посмотрел на нее удивленно и спросил ее, пожимая плечами:
– Опять вы?.. И что вам вообще от меня нужно?
– Возьмите меня к себе, – как-то бессознательно, помимо своей воли, сказала Рита. И сквозь смуглую кожу ее лица засветилась вдруг холодная бледность, когда ответил он ей все так же спокойно:
– Нет, я не возьму вас, потому что вы не нужны ни нам, ни мне, – он подчеркнул последнее слово, и на побелевших и крепко стиснутых губах Риты выступила рубиновая капелька крови.
Что было в эту минуту на душе у Риты, передать трудно. Рита почувствовала только, что в виски ударила не то боль, не то больная обида, не то еще что-то тяжелое, а кругом стало так пусто, что воздух зазвенел стеклянным и холодным звоном – это под порывами ветра, стягивающего грозовые тучи, пели и звенели, звенели и пели и со звоном смеялись над Ритой телеграфные провода.
– Хорошо, – сказала она глухо, глядя на траву, по которой белые цветы рассыпались бледными улыбками. – Хорошо… – повторила опять Рита.
Силы ее оставляли. Она кровянила и сжимала острыми зубами губы, чтобы выдержать еще минуту и уйти, хотя бы видимо спокойной. Она повернулась и сделала
