ухмыльнулся Сятей-гасира за своей идеальной маской юноши. – Кагэ испепелили твой флот, когда сожгли гавань Кигена, даймё. Ты не сможешь даже переместить свои войска без нас, не говоря уже о том, чтобы сражаться, когда – и если – вы туда доберетесь.
– Железная дорога пока работает. Наши силы могут отправиться на север на поезде.
– А кто, по-твоему, снабжает топливом поезда? – Кенсай покачал головой. – Уберите мечи, дети, и вспомните, кто вы такие.
– Мы воины клана Тигра. Мы – самураи!
– Кем бы вы ни были, – проронил Кенсай, – вы, прежде всего, принадлежите нам.
Хиро плотно сжал челюсти и еще сильнее – кулаки. Но через томительно долгое мгновение взглянул на своих людей и резко взмахнул рукой. С мучительной медлительностью каждый самурай снял перчатку, обагрил обнаженную сталь кровью, затем вложил клинок в ножны. Кенсай молча наблюдал, но истинное выражение его лица было скрыто за бесстрастной маской юноши.
Когда он заговорил, его голос был похож на жужжание тысячи лотосовых мух:
– У погребального костра Леди Аиши ты произнес волнующую речь, даймё. Но время зрелищ закончилось. Танцующая с бурей представляет для нации такую угрозу, которую невозможно переоценить. За несколько недель она привлекла к мятежу почти все население, а столицу страны превратила в пепел. Но не думай, что проблемы сёгуната исчезнут, когда она умрет. Если тебя не заботит будущее государства, имей хотя бы здравый смысл подчиниться тем, кого оно заботит. – Глаза его горели кроваво-красными пятнами, словно звезды, умирающие на небе из латуни.
– Ты слышишь меня, Хиро-сан?
Хиро смотрел на механическую руку. Вытянул пальцы с шаровидными суставами и железно-серыми сухожилиями, окрашенными в цвет белой кости. Цвет траура.
Он думал о смерти, ожидающей его в конце жизненной стези.
О смерти чести. О Пути.
О девушке, которая когда-то считала его своей любовью.
– Я слышу тебя.
– Чем раньше состоится твое свидание с Землекрушителем, тем быстрее он отправится в дорогу, – сказал Кенсай. – И с того момента… сколько тебе понадобится времени? Пятнадцать дней?
Металлические пальцы цвета белой кости сжались в кулак.
Он кивнул.
– Пятнадцать дней.
3
Сброшенная кожа
С каждым вздохом, когда спертый воздух проникал сквозь сжатые зубы, боль вспыхивала в нем, как солнечный свет на битом стекле. Даичи закашлялся, и влажные брызги оставили черный привкус на языке. Он сгорбился в железном кресле внутри камеры без окон, наручники врезались в запястья, вонь чи наполняла сломанный нос. Пол сотрясался от гула бесчисленных двигателей.
Сколько он уже здесь? Несколько дней? Недель? Желудок был настолько пуст, что не урчал, а в голове до сих пор звенело от последнего удара. Но он не сломался. Не молил о пощаде. Во всяком
