Русская идея. Бороться с мировым злом. Александр Алексеевич Смирнов

      Общечеловеческое единение есть объединение на принципах любви, братства, служения при сохранении самобытности каждого народа. И такое объединение можно осуществлять только любовью, но никак не насилием. Поэтому, по мысли Федора Михайловича, только христианство может стать основанием человеческого всеединства. А поскольку Россия сохранила неповрежденное христианское учение, то наше призвание – встать во главе такого объединения. Таков, повторюсь, идеал, такова русская миссия и русская идея в представлении Ф. М. Достоевского.

      Не раз в своих записках Достоевский высказывает мысль, что именно русские могут быть «всечеловеками» (интернационалистами), потому именно русские, через свою способность служить другим, могут и должны послужить благу человечества.

      Если можно так сказать, Достоевский видел возможность «выхода в полноту истории» через освобождение балканских славянских народов, братский союз которых стал бы первым шагом на пути единения человечества. Но после того как «недружественные страны» Европы сделали всё, чтобы закрыть это «окно возможностей», Достоевский, как и вся Россия, теряет что-то важное, некую цель, придающую смысл дальнейшему существованию. Писатель вообще перестает писать о русской идее и полностью погружается в творчество, пишет свой последний роман «Братья Карамазовы», в котором, как кажется, не только намекает на катастрофу, к которой движется русская христианская цивилизация, но и размышляет о возможности соединения социализма с христианской духовностью. Эти мысли не были оформлены явно, но лишь как бы возникают полунамеком. Так исследователи творчества писателя говорят, что в запланированной второй части романа Алеша должен был стать революционером! Что это значит? Как вторая книга раскрыла бы нам мировоззрение писателя? Какие новые смыслы мог подарить русскому народу Достоевский? Увы, этого мы никогда уже не узнаем.

      Достоевский «хоронит» свою мечту – о чем может говорить эпилог романа. Но роман оставляет надежду. Он заканчивается мыслью о возможном и даже неизбежном возрождении, возвращении светлой идеи, пусть и через несколько десятилетий, пусть даже после её «смерти».