и остужали берег. Два бледно-оранжевых луча, прозрачные, словно отрезы шелка, парящие в воздухе, протянулись наперерез горизонту, готовые вот-вот исчезнуть.
Закатные лучи умирают быстрее рассветных – вспыхнув туманной дымкой, они растаяли. В тот же миг пляж окутал холод, скала почернела, а песок под кроссовками стал жестким.
Я тряхнула головой. У меня в запасе не больше двадцати минут до того, как пляж накроет непроницаемая мгла; и я устремилась к веренице домиков, прижавшихся друг к дружке деревянными боками, в сумеречном свете различаясь лишь приглушенными цветами, в которые они были выкрашены. Слепые стекла окошек, не отражавшие ничего, кроме темноты, казались мрачными и негостеприимными. На некоторых дверцах я разглядела навесные замки, вход других украшал красный флажок с белым трискелионом.
Третий слева. Домик Фрейи. Ничем не выдающийся, голубой, с небольшой дверью и белым наличником, один из тех, что служат короткую летнюю службу и замирают на долгую зиму в ожидании владельцев и теплого погожего дня. Я шагнула вперед и встала на деревянный настил, ставший постройке основанием. Достала из рюкзака ключ и вставила его в замочную скважину. Он легко повернулся, замок был хорошо разработан. Я потянула на себя дверь, и провисшие железные петли испустили резкий звук. Он разнесся над пляжем, и мне подумалось, что именно так могла бы кричать птица, безнадежно повредившая крыло, осознающая, что не сможет больше подняться в небо.
Мне стало холодно. Я передернула плечами и рефлекторно обернулась. Пляж дышал пустотой: словно освободившись от лучей солнца, он наконец-то ожил и стал настоящим – откликающимся, чутким, внимательным. Песок теперь заволокли изорванные тени, и он тоже будто стал глубже, темные впадины виделись мне дырами, а светлые верхушки рисовали человеческие профили. Грозно шумело море. Мне захотелось поскорее найти опору, спрятаться от искаженных очертаний скалы, похожей на лезвие клинка.
Я повернулась к домику, и на меня пахнуло сухим теплом древесины – успокаивающий, чистый аромат, похожий на тот, что живет в дровяных банях. К нему примешивался тонкий флер шалфея и фиалки – где-то на полке наверняка пара засушенных букетиков. Я всмотрелась в темноту, стараясь разглядеть внутренности помещения, сориентироваться. Но все предметы даже с близкого расстояния казались лишь очертаниями – белые изгибы тонконогого стула на том же месте, где я видела его в последний раз, – у стола. Кушетка с темно-красной обивкой, придвинутая к стене маленькая овальная раковина и навесной шкафчик на торцевой стене. Ничего не изменилось. Я чувствовала даже без дополнительного освещения – тут все осталось прежним. Этот домик застыл во времени, не поддался ни моде, ни прихотям хозяйки, а быть может, именно она пожелала оставить все как есть, запечатать вместе с запахами и воспоминаниями.
Я шагнула внутрь и села на стул лицом к дверному проему, уставившись
