играют. Только Василий Сергеевич недоволен.
– А Василий Васильевич?
– Внучок счастлив.
Василий Сергеевич – это глава семейства. Молчаливый, кудрявый. Особо примечательно, что форму очков в точности повторяли кудряшки на голове. Когда Василий Сергеевич приходил с работы, Ася всегда сбегала домой. Знала, что он жутко не любил учеников жены, Екатерины Алексеевны, и ученики это чувствовали.
В целом, Василий Сергеевич был неплохим человеком: не пил не курил, не ругался, ходил на работу. Но по пустому холодильнику, простым чулкам, резиновым сапогам Екатерины Алексеевны, было понятно, что семья жила в нужде. Даже если соединить зарплату мужа, жены и пенсию Татьяны Сергеевны, получалось совсем плохо, особенно для городского жителя. В первую неделю месяца Екатерина Алексеевна шла на почту, платила за свет, квартплату, садик. Потом покупала рис, макароны, подсолнечное масло. Сомневаться, какую брать колбасу не приходилось, во-первых, в магазине была только ливерная, а во-вторых, даже на нее не хватало денег. Однажды Екатерина Алексеевна, настраивая домру, пожаловалась Асе, что Василий Сергеевич поменял нелюбимую работу на интересную. – А разве это плохо? – не поняла Ася. – На интересной платят на шестьдесят рублей меньше! – вздохнула от тупости ученицы Екатерина Алексеевна. И тут на домре визгливо лопнула струна, это она в сердцах ее перетянула.
Из чего же, из чего же, из чего же? Сделаны наши девчонки? – сыграла Екатерина Алексеевна на двух оставшихся струнах… – Из чего же, из чего же, из чего же? – сделаны наши мальчишки?
Три раза в неделю Асю ходила в музыкалку: в понедельник на сольфеджио, среда, пятница – на спецу, по домре. У Аси нет ни слуха, ни способностей, ходила в музыкалку только ради Екатерины Алексеевны. Сорок пять минут тренькала на домбре про капитана, который объехал много стран, грызла старые мозоли на подушках пальцев, болтала с учительницей. За четыре года учебы Ася так и не выучила эту пьесу, а у Екатерины Алексеевны не хватило духу Асю прогнать. Учительница всегда говорила еле слышно, не поднимая головы, как будто пела серенаду из глубины сердца. Каштановая челка лезла ей в глаза, она поправляла ее безымянным пальцем. Ноготь пальца был поврежден лопнувшей струной, рос половинкой, вторую часть заполнял красный рубец.
Екатерина Алексеевна имела стальные нервы, поэтому Ася приходила строго по расписанию и была здесь собой – бездарной, бесталанной, немузыкальной. У матери от Асиной бесперспективности нервы рвались в бисер. – У людей дети как дети! – тыкала она пальцем в Могучеву Елену. Елена с экрана телевизора радостно пела, как ей весело шагать по просторам. Детский хор поддакивал … по просторам… по просторам… – Могучева Елена –… И конечно запевать лучше хором… – Детский хор. – Лучше хором! Лучше хором!
Мать еще долго размазывала эту кашу, и надоела до такой степени, что однажды Ася парировала. – У всех матери как матери…Теперь уже Ася стояла перед телевизором. Ее палец сновал по экрану вверх-вниз за знаменитой певицей, которая душераздирающе страдала то на яхте, то на стадионе.
По
