нее смотрю. Меня тогда в первый раз вообще вырубили, если не считать детской свалки в Массачусетсе, когда я чувствовал, что все это уже случилось прежде точно таким же манером. Я слыхал про людей, которые умирали, говоря: «Я это помню», – и фактически дальше впереди в этой истории точно такое и будет…
Но мы легко выиграли тот матч, 20:0, а после игры все вбежали в спортзал, и я уже достаточно оправился, чтобы принять вызов Джонатана Миллера побороться на настоящем ринге, который у них там возле раздевалок, маленький Джонатан Миллер (в борцовской команде) во всех своих борцовских регалиях: я же лишь в бандаже, боюсь, падаю на спину, хватаю его за ноги, сжав ступнями, переворачиваю на живот, запрыгиваю ему на спину, и оттягиваю руку (не делая ему больно), и выгибаю ее, другую свою руку продеваю в изгиб и упираюсь согнутым коленом во всю эту катавасию, и выдаю ему старый шмяко-бряко, удерживая его в замке́, будто клешней омара, а футболисты, глядя, как я обарываю головореза, орут: «Эй, великий Дулуоз, вы поглядите-ка только на него». Но я на что хочешь с тобой спорну, никто в той команде не вызывал меня на борцовский поединок, то был финт ушами, шустрей, чем призадуматься, не сделал ли я ему больно. Как тебе известно, женушка, борьба в Лоуэлле была раньше большим искусством, и во время оно меня в Потакетвилле звали Чудом в Маске, как и моего старшего двоюродного Эдгара, а мой отец, бывало, устраивал борцовские схватки от Лоуэлла до Туда.
А доставало меня то, как футбольная команда, то есть другие ловкачи из Нью-Джёрзи, свысока на меня посматривали за то, что вошкаюсь с еврейскими пацанами. Они не то чтоб антисемиты были, просто им, я думаю, не нравилось, что у этих еврейских пацанов деньги есть и они прилично обедают, а в школу ездят некоторые на лимузинах, а может, как и в Лоуэлле, считали их слишком уж хвастливыми, чтобы к ним всерьез относиться. Ладно. Ладно. Потому что вот подходит важный матч с Подготовительной Св. Иоанна, который нам полагалось продуть со счетом 100:0.
IX
То случилось в следующую субботу, солнечный холодный день, прекрасный для футбола, Дядя Ник проследил, чтоб я накануне в пятницу пораньше лег спать, а наутро я сказал ему, что сперва прогуляюсь, а потом вместе мы поедем подземкой в «ХМ» и там он впервые посмотрит, как я играю. Я вышел, постригся на Шермерхорн-стрит, пялясь на свою уродскую рожу (мне казалось) в зеркало, затем сходил в местную кафушку и съел два здоровенных сливочных с горячей карамелью. По тротуару взад-вперед мотылялась смутная фигура в серой фетровой шляпе, руки за спиной сцеплены, кралась, ныкалась, но я ее так и не заметил. Набитый мороженым с карамелью, я вернулся домой к Ма, забрал Ника, мы сели в подземку и поехали эти свои часы вдоль ребра Манхэттена, читая «Ежедневные известия».
На поле «ХМ» – важный день, команда Свято-Иоаннова Подгота, облаченная в малиновый, непобедимые, гордые, скачут повсюду и готовы к схватке. Выходим мы с Биффом Кинленом и всей бандой такие вываливаем на это поле. Помню, в какой-то момент один свято-иоаннец оторвался от своих и пошел за боковыми, вдоль толпы. Я играл в страховке,
