семье часто кто-нибудь умирал. (Удивительно, что они находят в этих анютиных глазках? Глупые, никчемные цветочки с пестрыми личиками.) Жаль, что мама всегда так чинно отмечает дни рождения умерших.
– И знаешь, что самое главное? – спросил Джори важно, будто я был последний олух в свои девять лет, а он – совсем взрослый в четырнадцать. – В самом начале, когда Бог только создал Адама и Еву, они жили в Эдеме вовсе без одежды. Но однажды говорящий змей сказал им, что это греховно, и тогда Адам надел фиговый лист.
Фу… голые люди, которые даже и не соображали, что ходить голыми – это грех?
– А что надела Ева? – спросил я, оглядывая окрестные деревья в надежде увидеть подходящий лист побольше.
Но Джори продолжил читать, не отвечая, в той своей манере нараспев, которая напоминала мне о древних временах, когда Бог надзирал за всеми – даже за голыми людьми, которые разговаривали со змеями. Джори говорил, будто он может положить любую библейскую историю на воображаемую музыку, и это пугало меня и вызывало бешенство: ведь я не мог слышать этой воображаемой музыки! Это будто делало меня глупее, еще хуже, чем просто тупым!
– Джори, а где здесь найти фиговый лист?
– Зачем тебе?
– Я бы снял одежду и носил его.
Джори рассмеялся:
– Ой, не могу! Барт, мальчишка может носить фиговый лист только на одном-единственном месте, но ты будешь смущен, если я тебе скажу на каком.
– Скажи! Я не засмущаюсь!
– Не-ет! Тебе станет стыдно!
– Мне никогда не стыдно!
– А тогда откуда ты знаешь, что такое стыд? Кроме того, ты что, видел когда-нибудь, чтобы папа, например, носил фиговый лист?
– Нет…
Но если я никогда не узнаю, что такое фиговый лист, как я пойму, стыдно мне это будет или нет? Я сказал об этом Джори.
– Ха, тебе будет стыдно, будет!
Он снова начал насмехаться и прыгать через все сразу мраморные ступени длинным и легким прыжком мне на зависть. Я-то знаю: он хотел, чтобы я семенил следом и беспомощно завидовал. Как бы я хотел быть таким же ловким! Как бы было хорошо так же танцевать, и чтобы все вокруг восхищались и любили меня… Джори всегда был старше, выше и красивее меня. Но погоди, Джори. Может, я стану умнее тебя, если уж не выше и красивее. У меня недаром большая голова – значит, в ней много мозгов. Я вырасту, я буду расти день за днем и, может быть, перерасту Джори. Я буду выше папы, выше всех в мире!
Девять, только девять… как бы мне хотелось, чтобы мне было уже четырнадцать.
Джори сидел на верхней ступени, недосягаемый. Оскорбительный. Ненавистный.
Я помню тот день, когда мне было только четыре года и Эмма дала каждому из нас в руки по желтенькому пушистому цыпленку. Никогда не испытывал ничего подобного тому восторгу; никогда больше не держал в руках такого чуда… Я держал его, любил его, вдыхал его младенческий запах, а потом опустил осторожно на землю… и проклятый цыпленок упал замертво!
«Ты чересчур сжал его, –
