участкового. Он быстро разговорит тебя.
Я понимала, хотя это случилось позднее, что все хотели мне добра, но в то мгновение мне захотелось выкрикнуть, чтобы сами шли, куда хотят, и держали своё мнение о моей жизни при себе. Я уж как-нибудь без них разберусь.
Через сорок минут мы были в отделении. Я написала заявление об избиении и то, что эта девочка сейчас якобы вымогает у меня деньги за золотой браслет, который я сорвала с неё в драке и украла.
Оказалось, что мы с ней разминулись. Они с мамой вышли отсюда минут десять назад, написав на меня бумагу первыми. Что самое удивительное, что спустя пару дней девочка эта подошла ко мне на перемене – благо, у нас были свидетели в виде моих знакомых – и сказала, даже приказала, вернуть ей деньги.
– За что? – я пожала плечами. – Что вы порвали мне всю одежду?
– Ты украла у меня браслет, – и девочка коснулась левого запястья. – Гони денег.
– Ничего я не крала у тебя. Больно надо, – смотрела на неё и пыталась понять, насколько она верит сама в свою ложь. Мысли материальны, да. Это отличное тому подтверждение. – Не буду я платить, потеряла, ищи сама.
Оказалось, вера в себя у неё была на высшем уровне, потому что на следующий день она назначила мне встречу, на которой опять пыталась вымогать деньги за браслет, который не знаю, был ли вообще. На второй или третьей встрече нас задержали. Вернее, её, мне пришлось опять давать показания и несколько часов провести в тёмном отделении милиции, куда лучше не попадать ни по какому случаю. Ну, только если ваша любовь работает там.
Мама девочки забрала заявление через два часа после задержания дочери. Я предложила отчиму забрать и моё, но меня никто не стал слушать.
– Но ведь не было вымогательств. Не было браслета, – упрашивала я, слез не было, но внутри все обливалось солёным потоком.
– Ты несовершеннолетняя, многого не понимаешь, – сказал на это отчим.
В итоге девочке дали два года колонии. Это ещё долго вызывало бурю эмоций в нашем дворе и соседних, и не только при моём появлении. При любых разборках стали выкрикивать моё имя, воспринимая меня как «красную»: то есть я при любом случае иду стучать. Я никогда не была бандиткой, просто обычным ребёнком, который любит пошалить в свободное от родителей время. Но с тех пор я словно позволила себе нечто большее, чем просто существовать и терпеть кого-либо.
В сценарии к фильму это был бы один из поворотных пунктов, последствия которого неосознанно приведут меня туда, куда я подсознательно хочу: помогать младшим, поддерживать слабых.
Но не в плане нездоровых, а особых.
Ко мне стали обращаться девочки, которых задирали. Мне лишь надо было прийти на тусовку либо на «стрелку» с обидчиками. Меня тут же узнавали, шептали на ухо, что со мной лучше не связываться и уходили. Часто желали много хорошего, дальнего и попутного, но мне было
