Потом вдруг становится слишком тихо. И это та тишина, что оглушительно бьет по ушам и отдается на сердце тяжким грузом.
Скоробут осеняет себя крестным знамением.
– Упокой Господь душу рабов грешных!
Глядя на него, крестятся и остальные.
Смотрю на часы: пулеметчики подарили нам целых три часа. Еще столько же японцы потратят на зализывание ран. За это время мы отмахали еще добрых верст десять-двенадцать.
Даю людям короткий привал и, пусть ноги гудят со страшной силой, обхожу отряд. Каждый из этих бойцов сейчас на вес золота.
– Ничего, парни! Скоро наши – выйдем к ним, пойдем на отдых – в баньке попаримся, девок поваляем…
Солдаты улыбаются, они верят мне, как командиру, а меня самого охватывают сомнения – да, передовая близко, но на то она и передовая: прежде чем прорвемся к своим, предстоит преодолеть вражеские окопы, и те, кто в них сидят, тоже умеют воевать.
У нас достойный противник, если относиться к нему снисходительно – быстро столкнешься с суровой действительностью.
Пока сижу и пью из походной фляжки теплую воду, в голову приходит мысль: а что если все, что мы сделали, было зря? Да, поколошматили мы японцев изрядно, по тылам прогулялись хорошо, но в масштабах всей войны – это ведь комариный укус, не больше. Максимум – отодвинем сроки японского наступления, возможно, где-то оно окажется не столь интенсивным, как было задумано.
Однако если брать ситуацию в целом – никакого перелома в войне нет, Порт-Артур в осаде, мы чаще обороняемся, чем идем в атаку…
На душе становится грустно.
– Подъем! – командую я.
Солдаты нехотя поднимаются с земли, сил, чтобы стряхнуть с себя пыль и грязь, у бойцов нет.
Сопки заканчиваются, мы спускаемся к плоской как доска равнине. Взгляд натыкается на полудюжину валунов, разбросанных в причудливом порядке.
Не могу понять – что в них не так. Просто не нравятся мне, вот и все…
На всякий случай приказываю держаться от камней подальше, и плевать, что у меня нет объяснения причин – почему. Я привык доверять предчувствиям, и они меня не подводят.
Внезапно ближайший из валунов подлетает метров на десять в воздух и взрывается на мелкие брызги-осколки, щедро орошая все вокруг.
Двое из солдат начинают орать и кататься по траве, а моя левая рука отзывается приступом дикой боли – словно на кожу попало кипящее масло.
Твою дивизию! – а ведь это что-то вроде мины-лягушки, только срабатывает она сама и разбрасывает не осколки, а слизь, обладающую свойствами кислоты. Жжется немилосердно…
Сбрасываю с себя пострадавшую гимнастерку. На коже ставшие водянистыми волдыри.
Вот блин!
Я еще сравнительно легко отделался, а вот те двое, которые упали в траву, представляют собой жуткое зрелище – жидкость выела их лица, без содроганий смотреть невозможно.
Срабатывает второй «сюрприз», за ним третий, четвертый – хорошо, что достаточно далеко, достается
