себя, не желающего упускать очевидной выгоды торговца – видимо, не часто такие «дорогие гости» у него случались, благо, имелись в поднимающемся нагора Новогрудке трактиры и постоялые дворы побогаче.
– В чем дело, господин Сунгайла? – голос Пелюши постепенно начинал возвращаться в норму, хотя глотать то, что почему-то все еще оставалось во рту, было донельзя противно, а подать хозяину корчагу той же холодной воды клятая тварь Янек так и не удосужился. Позади литвина раздался подозрительно хрусткий шорох женской верхней юбки – похоже, не только в рот лилось накануне пиво, – и тихий бранный шепот Юманте. Сквайбутис попытался принять горделивую позу, но вдруг поймал взгляд хозяина таверны и понял, что все, что случилось с ним с момента въезда в новогрудские ворота, – это так, чистой воды детские забавы и шалости.
– Владетельный князь Миндовг прислал объявить господину Пелюше, – в любой другой ситуации постоялец решил бы, что речь Сунгайлы звучит даже велеречиво и торжественно, – что он отказывает ему в приеме, так как его загонщики подняли небывалой величины кабана, и охота началась уже сегодня на рассвете, – трактирщик попытался заглянуть гостю за спину, но Сквайбутис умудрился как-то преувеличенно манерно повести плечами, и хозяин даже сделал шаг назад, но продолжил свою вполне погребальную для гостя речь:
– Еще владетельный князь Миндовг прислал объявить просителю, – по слогам произнес последнее слово Сунгайла, и точно явным замогильным злорадством повеяло на Пелюшу от этого «про-си-те-лю», отчеканенного бесцветным жестким голосом, – что сможет принять его не ранее последнего дня зимы. А до того владетельный князь Миндовг, – Сунгайла, казалось, искренне упивается титулованием хозяина края, – настоятельно рекомендовал просителю (вновь по слогам!) в срочном порядке покинуть город Новогрудок и до дня приема в нем не появляться!
Вот так и оказался Пелюша к полудню одвуконь на нешироком тракте к северу от Новогрудка. На заводном коне восседала, бесстыдно пристроив прямо на широком седле полные икры, давешняя Юманте, каким-то чудом умудрившаяся привести себя почти в полный порядок. С тяжелой тоской размышлял Сквайбутис, куда ехать, и кому теперь жаловаться. В ровный цокот копыт и мерный звук шагов вышагивавшего у левого стремени князькова коня Янека диссонансом ворвался чуть визгливый девичий голос:
– Ну что мы так плетемся, пане Пелюша! За удачей надо поспешать на крыльях, как стремится Ауштарас вернуться к своей сестре Аустре!
«Ну что вот за баба! – с раздражением подумал Сквайбутис. – Нет бы сидела тихо, голову не морочила. Впрочем… Какая-то мысль ведь мелькнула, а? А что у нас на северо-востоке, где и должен стоять Ауштарас? Правильно, Кенигсберг! А кто в Кенигсберге? Немцы. Орден. Вот к ним, к немцам за судом, так сказать, праведным – в том числе и против Миндовга, будь он трижды клят, – мы и отправимся, говорят, не сильно жалуют там ныне владетеля. Только как же представиться мне – не паном же Пелюшей
