заразными. Как бы ни доказывали лекари обратное, страх перед калеками не проходит. И закон не отменяют.
– Что еще за закон такой?
Девочка не очень понимала, что говорила мать, но слушала внимательно, словно это была очередная сказка. Очень страшная сказка, в которой главная роль отведена ей.
– По закону, проклятых отвозят в специальные обители. Там они должны в молитвах и труде прожить остаток своих дней. Теперь ты одна из них.
– Проклятая?
– Я надеялась, что Келли тоже выживет, и вы пойдете вместе…
Женщина снова закашлялась, и её хрипы смешались с всхлипыванием.
– Мама, мама!
– Я не знаю, что делать дальше… Будь на дворе лето, тебя бы отвезли в обитель, но сейчас… все дороги замело… Нас сожгут… А я слишком слаба…
Она упала на одеяло и горько заплакала. Дочка гладила её по волосам и, пытаясь успокоить, приговаривала:
– Моя мама самая умная, моя мама самая сильная…
Ребенок не знал, что еще говорить. Из-за материного бессилия ей становилось страшно. Они остались единственными живыми в этом доме, и ей не к кому было обратиться за помощью. Вся остальная семья её перестала существовать, хоть тела родных и лежали в соседней комнате, накрытые с головой простынями.
– Правильно, – встрепенулась мать. – Правильно. Я сильная, я смогу.
Она встала с сундука, на котором спала этой ночью девочка, и, пошарив в темноте, зажгла свечку. Женщину пошатывало, словно пьяную, все движения давались ей с трудом – так вымотала её лихорадка. Казалось, она вот-вот упадет и больше не поднимется. На толстый свитер женщина надела куртку, на голову повязала платок. Потом поправила одежду на дочери. Из-за холода та спала одетая – в сапогах и заячьей шубейке.
Лицо ребенка было не таким бледным, как у матери – легкий румянец вернулся на её щечки, доказывая, что болезнь действительно отступила. Струпья от нарывов подсохли и покрылись темной корочкой. Через неделю они отпадут, и на коже останутся красные кратеры шрамов.
– В обиталище проклятых я отведу тебя сама, – заявила мать и потянула ребенка в сенцы.
– Как мы пойдем? – растеряно спросила девочка. Она понимала, что каждый шаг дается матери с трудом. – Ты ведь болеешь
– Больше некому… Я справлюсь. – Уверенности в голосе матери было мало, но зато полно решительности.
– Но двери и окна закрыты, как мы выберемся? – забеспокоилась девочка.
Оконные проемы с улицы накрест забили досками, а двери просто заколотили гвоздями. Никто не должен был покинуть дом до самой смерти. Их лишили возможности выйти даже за дровами и водой. Деревянная ловушка должна была стать надежной преградой для болезни.
– Мы убежим через чердак.
В сенях стояла старая отполированная годами лестница, над ней люк в потолке. Мать поднималась долго, отдыхая на каждой ступеньке. Следом проворно, словно ласка, забиралась девочка. Под крышей пахло сушеными
