шепчут:
– Чтобы вы оба подохли! Чтобы вам провалиться на этом месте!.. Чтобы вам…
Тут сон смежает, наконец, его веки…
IV. Поэт с древесными псевдонимами
На другой день Мехлюдьев проснулся довольно рано. Он был измучен дурно проведённой ночью и, вероятно, проспал бы подольше, если бы не одно обстоятельство, бывшее причиною его пробуждения. Не понимая ещё, что с ним происходит, как это бывает с человеком в состоянии просонков, если он в первый раз заснул на новом месте, Мехлюдьев вдруг вытаращил глаза, воспрянул с подушек и сел на кровати, поражённый новым, неожиданным для него обстоятельством…
Сперва ему показалось, что он очутился на птичьем дворе. В воздухе стоял стон от щебетанья и писка каких-то многочисленных птиц… Вот одна залилась пронзительной трелью, другая затянула свою, и обе они наперебой, покрыли надолго хор голосов остальных своих конкуренток…
– Боже милостивый! Что это значит? – прошептал помертвелыми губами Мехлюдьев и вдруг с ужасом понял: «Канарейки!.. У них целый дом канареек!.. Вчера они уже дрыхли, почему я и не слышал… О, я, несчастный!»
В довершение всего, тонкий тенорок хозяина покрывал весь этот содом.
– Куничка! Куничка! – визжал он в разных концах комнаты, шлёпая своими туфлями. – Посмотри, пожалуйста, какой прелестный туалет я тебе купил! Ведь это роскошь что такое! Знаешь ли, он ещё лучше, при дневном освещении… Нежно-голубой, полосками! Не правда ли, лучше?
– Да, лучше… – сонным голосом отвечала подруга: – Нюничка, ты мне мешаешь спать!
– Но. мой друг, кто же спит теперь? Солнце так светит, утро такое прелестное!.. Знаешь, я высунулся в окно, и на меня пахнул этот бодрящий весенний воздух… Мне сейчас же пришла мысль, и я набросал несколько строк… Сегодня ночью, сколько я ни старался, я никак не мог наладить начало на эту тему… И странное дело! Не помог даже глинтвейн. Вообще, я заметил. что время дня действует на характер творчества. Стихи в антологическом роде ночью не удаются! Зато эротические выходят очень удачно! Странно, не правда ли, да? Антологические лучше всего выливаются в такое прелестное утро, какое сегодня. И начало у меня вышло удачно! Я тебе сейчас прочту, что написал… Вот оно! Слушай!
Поэть взвизгнул, с пафосом скандируя и притопывая в такт пятками туфель, прочитал:
Воздух чист, прозрачен, дышит
Ароматами цветов,
И, по ветру, ухо слышит
Нежный говор васильков..
И раскинулись близ речки,
Как пестреющим ковром,
И коровы и овечки…
Поэт остановился.
– Тьфу! – плюнул с остервенением Мехлюдьев, поворачиваясь на другой бок.
– Ну, что же дальше. Нюничка? – томно протянула подруга.
– А дальше… Гм! Дальше, видишь ли, я ещё не подобрал рифмы… «Ковром, ковром…» Чёрт возьми, очень трудная рифма! – зашлёпал туфлями поэт, бегая по комнате; – не можешь ли ты, Куиичка, придумать? Ты, ведь, у меня молодец!
– Я? Не знаю… Тут, ведь, нужно ещё какое-нибудь
