не испытывал, – тут нам для префа срочно четвертый потребовался, так мы Олега возьмем?
Улыбку Ларисы нужно было видеть. Словами это трудно описать.
– И мизер, уже открытый, на столе лежит?
– Ну, не совсем чтобы так…
– Когда тебе потребуется дура на харбктерную роль, ты мне заранее скажешь… – Это Лариса намекнула на то, что Сашка некогда слегка подвизался на театральных подмостках. – Главное не забывай – восьмерка на руке без своего хода, да на длинной масти – страшная штука. Живым хоть обещаете к утру вернуть?
– Да ты о чем, мы вправду, – поддержал друга Новиков. А Левашов уже одевался.
– Когда-нибудь и отдохнуть же надо…
– Вы у меня отдохнете… Валите отсюда, пока я добрая. И без глупостей… – Последние слова были обращены непосредственно Олегу.
– Дорогая, нет хода – не вистую. С молоком матери…
– Нет, она у тебя классная баба, – от всей души сообщил Левашову Андрей, когда они сбежали вниз по лестнице. Возрастные изменения против воли очевидно начали себя проявлять. Веселость и радость жизни по самым незначительным поводам гораздо ярче вспыхивает в двадцать, чем в сорок. Мозги мозгами, а эндокринная система иногда поважнее бывает.
– И даже более чем… – охотно сообщил Олег. Ему «двадцатилетняя» Лариса, у которой как бы не было теперь всего последующего жизненного опыта, тоже нравилась.
В холле нижнего этажа отеля, «рецепшн», или «рецепция», где во времена большей человеческой мобильности, туристского бума и тому подобного должны были бы толпиться кандидаты в постояльцы у стойки портье (администратора по-нашему), чего-то требовать, заполнять «карточки гостя» и вообще вести себя слишком нервно (а вдруг мест не хватит?!), царила тишь, гладь и божья благодать. Проблема сейчас была у хозяев: найдется ли достаточное количество желающих отдать свои «фунты, франки и жемчуга стакан»?[30]
Потому под пальмами, фикусами и даже рододендронами стояли столики, официанты в белых сюртуках разносили напитки, любые, существующие внутри и в ближних окрестностях Европы. Господа (мужчины исключительно) то ли еще не хотящие подниматься в номера, то ли спустившиеся из них по какой-то надобности, кто в пальто, кто в смокингах, опрокидывали рюмки и стаканы, нещадно дымили всем, что позволяет преобразовывать «герба никотиниана» в радующий душу продукт. Вредный для здоровья, безусловно, но это отдельная тема.
– Мужики, – сообщил Левашов, причем по-русски, что совершенно никого из окружающих не заинтересовало. Тут говорили даже на урду. – Давайте присядем вон под той пальмочкой у окна, спросим три по сто, и вы мне все расскажете. Я и так понял, у вас получилось, но все же…
– Вообще мы хотели сообразить то же самое, но у Воронцова, – без выраженного давления, просто в виде информации, сказал Шульгин.
– Успеешь, – отмахнулся Олег. – Я на свободе, я гуляю. Денег у меня
Цитата из блатной песни («шансон», как сейчас называют) пятидесятых годов ХХ века.
