не сумел бы, что истинное одиночество неизмеримо горше, нежели самое беспредельное там.
Там, где есть хотя бы кого ненавидеть. Где есть ты и те, кто ненавидит тебя. Люди, которые хоть какие-нибудь чувства по поводу твоего существования испытывают. Пусть равнодушие. Оно ведь тоже чувство, своеобразное. Но тому, кто не оставался один в ЗОНЕ, этого просто не понять. Никогда. Уж я-то уверен. Здесь у меня больше нет никого. Не в переносном смысле, а в прямом. Даже тех нет, кому я безразличен. Наверное, лишь затерянный в космосе выживший пилот звездолета, у которого отказал движитель, мог бы меня по-настоящему понять…
Грустная ирония: на дисплее Счетчика никогда не появится цифра =1=, единичка, с обеих сторон закрытая сдвоенными черточками. Одной секунды промежутка между появлениями выходного проема – не было. Пока еще, во всяком случае, не наблюдалось… Зато я – уже один. А для того чтобы утратить, чтобы навсегда лишиться последней ниточки, спасающей от вселенского, неописуемого одиночества в ЗОНЕ, которое хуже смерти, достаточно и одной-единственной секунды.
Прыжковой, ч-черт бы ее располосовал!.. у-у-у, ненавиж-жу! хуже ЗОНЫ… так ненавижу, что даже с большой буквы называть не желаю!
Ее отображение в виде циферки «1» никогда, никогда не появится на экране.
Да что там секунды… тысячной дольки секунды с лихвой достаточно, чтобы лишиться последнего напарника, другого человека, вдвоем с которым еще можно было бы на что-то надеяться. Красивое слово, вычурное, но – верное… Псссссссссссссс – и нету Эла. И больше никому до тебя никакого дела. Ты один. И ЗОНА. Хочешь жить – влачи. Не хочешь – прыгай. Ха. Просто, как… повеситься. Кто пытался всерьез, тот знает, до чего же это непросто на самом деле.
А захочешь кого-нибудь полюбить, люби на здоровье. Каламбур, ха-ха. Обожай всех тварей, что к твоей персоне испытывают исключительно гастрономический интерес. Больше и некого здесь любить. Жизнь моя жестянка, а ну ее в… не-е-е, не дождется!..
Но что же делать, что мне теперь делать-то? И Эл ушел. Прыгнул. Даже он не выдержал, хотя на полном серьезе заявлял мне, что: «…только после вас, русский друг! Слово джентльмена…»
Это из-за нее. Семь тьма-светов минуло после шага Олры во вспышку, и за эти семь циклов англичанин сбрендил. Утратив ее, самым натуральным образом сошел с ума! Единственный, кто сошел с ума не от пытки соблазняющих, манящих в ад или рай сдвоенных щелчков. Вот он и стал двадцать вторым ушедшим, бросившим меня подыхать от одиночества. Верь после этого английским джентльменам на слово!
Но как же я?.. Я ведь тоже ее…
А, ч-черт!..
Да, я не прыгнул.
Я живу. Наверное, все-таки не любил ее. Просто она была очень красивая и сексапильная женщина. А женщин среди нас вообще было всего девять. Причем шесть из них в моем представлении – одно название, что женщины. Но даже ни одну из них я своей подругой, постоянной партнершей не отважился бы назвать. Не говоря уж о тех трех, которые были, по-моему, очень даже женщины…
