Ее лицо улыбалось, она шествовала по-королевски. Звезды раздвигали перед ней темные занавеси, где на черном черным были вытканы цветки, листья и бабочки.
Она наклоняла лицо морю, горам, лесам и полю, она глядела в города: дома выстраивались в линию, деревья склоняли кроны, она тревожила своим светом сны и воды. И воды, воды всех морей и океанов стекались сейчас к берегам свидетельствовать о ее могуществе.
Сверчки выходили, чтоб встретить и сопровождать. Всё в ночном мире двигалось за ней вслед, в её подчинении, и только двое предшествовали ей.
Тонкий и высокий, серебряный мерцающий Лунный Свет, рядом с которым шагал уверенно и широко длинноволосый, плечистый, хмельной от росы Цветочный Запах. Скинув халат и обув подбитые лепестками башмаки, он оставлял благоухающий след там, куда влекли его вечерняя роса и безудержная вечная молодость жизни.
Туда, где в тени, сжимая ладони друг другу, сидели пары, где в ночных полях фыркали кони и где у раскрытых окон матери склонялись над всхлипнувшим малышом! И всюду с ним шел Лунный Свет, мягкий, чуткий…
Волшебник вышел на террасу. Замерев и склонив перед Луной головы, стояли тени. Звуки, что были неподалеку от дома, перекликались негромко, переходили с места на место и позванивали колокольцами, вместо кистей свисавшими с их мягких шляп. Ночные бражники тяжело порхали над белыми цветками клумб.
Облокотившись о перила, Волшебник встречал Луну.
– Чудо, а не ночь! Верно? – услышал он глубокий женский голос, шедший словно бы отовсюду, и вздрогнул. А голос меж тем продолжал:
– Сколько таких ночей, и все равно каждая – чудо…
– Вы можете испугать, – сказал Волшебник, не поворачивая головы. Он понимал, что его собеседница сейчас есть всё, что его окружает.
– Могу. И даже вас, – ответила она просто.
– О да, мадам— проговорил Волшебник. – Тьма, первая, вечная и настоящая.
– Тьма, – повторила она, растворяясь эхом, позволяя Луне создавать из себя цветы, верхушки деревьев, гряду холмов на западе, глубину неба и полированную ширину моря.
Была такая игрушка, а может, есть и сейчас – плоский пластмассовый диск, прозрачный с одной стороны, а внутри диска круглый лабиринт с тремя шариками, которые, вращая диск в разных плоскостях, нужно было собрать в углубление в центре. Сделать это было непросто, иногда удавалось загнать туда один и даже два шарика, но пока подгоняешь оставшийся, те обязательно выкатывались, и приходилось начинать сызнова.
Иной раз утренний сон похож на такую игрушку: вот-вот удается вопреки пробравшемуся в комнату настойчивому Лучу собрать растекающиеся шарики сна, но они тут же раскатываются и сон, теряя смысл, расползается, и нет больше желания его смотреть, и от этого сами собой открываются глаза, в которые смотрит этот самый настойчивый Луч.
Волшебник вспоминал об этой игрушке и сравнивал ощущения, сидя у стола. Проснулся он давно и теперь завтракал в огромной кухне, в которой,
