не касаться личного, слишком болезненных тем.
– Ты снова о прошлом, Ян, ты только не обижайся, но когда твои читатели чувствуют, что ничего нет в реальности, что все было и было ли, они пойдут искать другое. Им нужно знать, что поэт не вспоминает о неведомом, а любит и страдает сейчас. У тебя и здесь нет ничего кроме тоски о женщине и обид на весь остальной мир. Она старалась не упрекать его, но ничего не получалось. Он угрюмо молчал. Но она не могла остановиться..
– Ты должен оставлять им надежду…
– Конечно,
Я буду лобзать в забытьи
В безумстве кошмарного пира
Румяные губы твои
Кровавые губы вампира.
Он усмехнулся и передернулся, есть еще дорогая:
– Так вонзай же мой ангел вчерашний,
В сердце острый французский каблук,
Ты об этом мне хотела напомнить, я так понимаю, – он говорил тихо и отчетливо, но готов был взорваться в любую минуту.
– При чем здесь Бальмонт и Блок, мы же говорим о твоем творчестве, а не о них.
– О моем творчестве, я последний классик, ты это снова хотела сказать, тогда почему все женщины, и слава, все у них, а у меня только дача, осень, собака….
– И старая жена, – она мягко улыбнулась и отстранилась немного.
– Я не это хотел сказать, ты меня не поняла.
– Да, да, конечно, не это, – поспешно согласилась она.
– Но если уж ты завела этот разговор, объясни, как им все это удается.
– Я не знаю, – призналась она, – я никогда не была в их шкуре.
Она знала, даже слишком хорошо знала, но не могла говорить ему о тех качествах, которых у него нет, да и не будет никогда. Они позволяют себя любить, а он нет – вот главная беда, но и об этом она не хотела ему говорить. Она не сразу услышала его, и ему пришлось повторить.
– И тебе не нравится ни один, ни другой.
– Нравятся, но какое это имеет отношение к нам с тобой.
– Вот и убирайся к тому или к другому.
Он все-таки не выдержал, хотя до конца старался сдержаться, но где там, когда о мифических, а может и не мифических соперниках речь заходила.
Она стояла перед ним молча, и кажется, думала о том, чтобы уйти, хотя он был уверен в том, что никуда она не уйдет.
– Они никогда так не обращаются с теми, кто их любит.
Он взглянул на нее, и хотел рассказать все, что видел и знал о них, но ничего говорить не стал, он давно знал, что наговорит такого, о чем потом жалеть станет
– И если я прежде был твой,
Теперь ты мое приведенье,
Тебе я страшнее – живой,
О, тень моего наслажденья
Прочитала она, словно не давая ему произнести горьких и обидных слов, она знала, что он слишком вспыльчив, потом будет
