решении, плебеи тянулись к дверям. Сенаторы уходили довольные, убежденные в том, что проделали большую работу, выбрав главным обвинителем по иску против Долабеллы молодого и неопытного Юлия Цезаря. Многие удовлетворенно улыбались. Простолюдины, однако, чувствовали себя сбитыми с толку: Цицерон выдвинул бы гораздо более убедительное обвинение против Долабеллы, знатной особы, одного из приспешников Суллы, – все знали, что внезапное богатство досталось ему самым бесчестным способом. Но мнение плебса, каким бы справедливым оно ни было, не интересовало судей. Доказательства и выступления – единственное, на что они обращали внимание при вынесении приговора. Или же нет? Выбор обвинителя потряс всех. Плебеям оставалось надеяться лишь на то, что Цезарь – достойный преемник Мария, что рано или поздно ему удастся свершить месть: намерение, в котором его обвиняли. Долабеллу ненавидели, и поэтому неопытность обвинителя печалила всех еще больше. Плебеи похитрее разгадали уловку сенаторов, выбравших слабого обвинителя, остальные же, потрясенные неожиданным решением судей, выходили из базилики, не зная, что и думать. Впрочем, Юлий Цезарь сказал, что у него есть свидетели, готовые дать показания против Долабеллы. Это было уже кое-что. Это внушало надежду.
Цицерон, который отнесся к неожиданному решению суда спокойно и без гнева, несмотря на законное разочарование, поспешно собрал все записи. Цезарь, которому, как обычно, помогал Лабиен, возился дольше.
– Нет, Тит, – говорил свеженазначенный обвинитель. – Давай-ка сложим папирусы с обвинениями против Долабеллы в эту корзину, а папирусы с предполагаемыми доводами его защитников – в другую.
Да, он выступил из рук вон плохо, зато теперь с особым тщанием разбирал записи, касавшиеся будущего суда. Решение судей чрезвычайно воодушевило его. Тайный замысел увенчался успехом.
– Мы отлично справились, – заметил он с полуулыбкой.
– Мы? – переспросил Тит Лабиен, удивленный тем, что друг говорит во множественном числе.
– Без твоей помощи меня бы не выбрали, – твердо заявил Цезарь.
Лабиен улыбнулся:
– Да ладно, я стольким тебе обязан. Пора наконец выплачивать долг.
Цезарь знал, что Лабиен имеет в виду события во время осады Митилены.
– Между друзьями нет долгов, – повторил он, продолжая собирать многочисленные папирусы, разложенные на столе.
Лабиен снова улыбнулся. Он знал, что его друг всегда ведет себя так, и все же полагал, что обязан Юлию Цезарю многим, если не всем.
– Однажды я добьюсь того, чтобы ты по-настоящему мной гордился. И не только из-за моей помощи с бумагами или предложений насчет того, как половчее разгромить этого мерзавца Долабеллу, – добавил Лабиен.
Цезарь собирался было ответить, но тут возле них остановился Цицерон:
– Уверен, ты неплохо выступишь во время reiectio и прочих судебных процедур, но вряд ли хоть полдня продержишься перед Гортензием и Коттой. Полагаю, ты догадываешься,
