в «Дневнике боли» бледного парнишки, который лежит на кровати зажмурившись и время от времени прерывисто вздыхает. Тогда мне показалось, что лампочки в хирургическом отделении, где лежали среди прочих пациентов онкологические больные, стали светить тускло, безнадежно. Хотя освещение во всех палатах и коридорах районной больницы было одинаковым.
Я попросил этого парнишку вести дневник боли, чтобы можно было оценивать ее интенсивность от одного до 10, где 10 ― болит так, что умереть хочется. Почему? Боль субъективна, ее восприятие зависит от болевого порога человека, от ситуации, от эмоций. Ее ничем, кроме собственных ощущений, и не измеришь ― это не температура и не давление. У каждого человека разная необходимость в обезболивании: одни могут долго терпеть, а другие становятся раздражительными даже при легких, но долгих покалываниях.
Одни женщины говорят, что боль во время родов похожа на море ― то схлынет, то накроет с головой. Другие сравнивают ее с зимой ― холодная, сковывающая, с редкими оттепелями, но она точно закончится, просто нужно дождаться весны. Я как врач могу сравнить боль других с музыкой. Музыкой, которую нужно расслышать и понять. Вздохи, стон, прерывистое дыхание, шумный выдох сквозь стиснутые зубы… А иногда тишина, пропитанная чем-то острым. Будто бы в этот момент человек кричит внутри себя и в нем бьется стекло, осколки которого вылетают во взгляд, направленный на доктора. И тут нужно обратиться в слух, стать внимательным к громкости боли и помочь ее облегчить. Именно эту громкость я и прошу измерить по шкале.
“ Если долго слушать эту музыку сердцем, можно оглохнуть, сгореть, рассыпаться. Доктору проще заткнуть уши и оставаться глухим к боли пациентов. Проще. Но честнее ли перед другими, перед собой? Для меня ― нет. Поэтому правильнее для врача ― научиться дирижировать этой музыкой и вовремя обезболивать пациента. „
Эту науку я и постигал, когда вел онкологических пациентов в районной больнице.
Я занимался онкобольными в отделении и теми, кто находился дома. Вылечить, к сожалению, их было уже нельзя. Но можно ― облегчить страдания, откорректировать боль. Амбулаторные больные или их родственники приходили ко мне и просили обезболивающие препараты. Это сильные наркотические вещества. Онколог, кроме всего прочего, должен был вести учет этих препаратов. Во-первых, потому что применять их надо осторожно, чтобы не навредить пациенту. Во-вторых, оставшиеся невостребованными у больного, эти медикаменты могут попасть к наркозависимым. Поэтому, чтобы понять реальную потребность в таких препаратах у конкретного человека, мы на некоторое время госпитализировали пациентов в стационар. Среди прочего оценивали эффективность обезболивания, и одним из инструментов был дневник боли. В нем даже по почерку многое становилось понятно: дергающиеся, угловатые цифры ― сильно, остро болит; слабый нажим ― человек совсем обессилел от продолжительной боли; прямые, ровные линии ― сработал препарат, отпустило.
Тогда я научился дирижировать болевым синдромом пациента ― слышать первые ноты приближения
