конверт в руках.
– Как он там?
– Нормально.
Буряков почесал затылок.
– Я, признаться, плохо помню… У него был инфаркт? Инсульт? С чем мы его забрали?
– Его ни с чем. Это за Дубровского.
Артём внимательно наблюдал за мужчиной.
– Дубровский? Дубровского помню. Обширный инфаркт. А Воронкова никакого не знаю.
Буряков вздохнул и протянул конверт обратно Артёму.
– Вы помните, как забирали Дубровского?
– Конечно. У него ещё жена молодая такая, красивая. Ребёнок грудной. Я тогда подумал- трудно им придётся, если он умрёт.
Соловьёв лежал под капельницей. Жёлтая кожа, стеклянный взгляд, обострившиеся черты лица и многочисленные следы от уколов на локтях не оставляли сомнения- это наркоман со стажем. Вот и сейчас он пристально смотрел на забытый медсестрой шприц, лежавший на тумбочке.
Соловьёв облизнул запёкшиеся губы и нервно заворочался.
Внезапно дверь в палату медленно открылась и на пороге возникла девочка лет пяти-шести с игрушечным клоуном, с сочувствием смотревшая на него.
– Мне тоже ставят капельницу,– грустно сказала девочка.– Вам больно?
Соловьёв хищно сузил глаза.
– Очень больно. Ты ведь добрая девочка? Хочешь мне помочь?
Катя кивнула.
– Тогда подойди сюда,– попросил Соловьёв медовым голосом.
Катя нерешительно приблизилась к его кровати. Соловьёв осторожно сел, вынул из вены иглу и погладил девочку по щеке.
– Попов? Знаю. Первый двоечник на факультете был. Розовощёкий толстячок блаженно прищурился, вспоминая молодые годы.
– Шучу! Как он? Всё собираемся встретиться, да никак.
Наверное, кабинеты всех главврачей похожи, как две капли воды: блестящий паркетный пол, казённая мебель с непременным пышным диваном, обтянутым чёрной кожей, да полувысохшая пальма в огромной кадке.
– Собственно… у него неприятности,– сообщил Артём, усаживаясь на диван.
– Неприятности? Серьёзно?
– И связаны они с одним вашим бывшим врачом.
– Та-ак. С каким?
– Работал тут у вас пару лет назад некий Чистяков.
Толстячок задумался.
– Странно. А какого рода неприятности?
– Я не могу вам рассказать, но неприятности серьёзные. Вплоть до увольнения.
– И всё из-за Чистякова?
– Мне сказали, что сюда нельзя полу высохшая ходить. Будут ругаться.
Соловьёв, держа Катю за руку и слегка пошатываясь, спускался по лестнице, ведущей в подвал.
– Не будут, моя сладкая.
Он погладил почти по-отечески погладил девочку по спине.
– Куда мы идём?
– Сейчас скажу.
В подвале не было ни единой души. Соловьёв облегчённо вздохнул и попытался выдернуть клоуна из Катиных рук. Девочка отчаянно
