руки вскидывает к голове, но, прикоснувшись, опускает. Или нет, сами они падают безвольно, точно у человека нет сил совладать с их тяжестью.
И все-таки, кто это… не Лихо… Похож, и только. И то стоит присмотреться, как сходство это призрачное растает. Просто человек… человек, которому плохо.
И Евдокия отступила от парапета. Она найдет кого-нибудь из слуг, пусть выйдут в сад… найдут и помогут… скорее всего, какой-то гость князя, из тех, что задерживаются в доме непозволительно долго, отдавая должное и самому дому, и винным его погребам.
Благо стараниями Лихо эти погреба вновь полны.
Богуслава улыбалась.
О, когда б знала она прежде, до чего тяжелое это занятие – улыбаться. Хотелось закричать. Схватить вазу. Вон ту вазу, будто бы цианьскую, но на деле – подделку из Гончарного квартала – и обрушить на голову Августе.
Или Катарине.
То-то потешно было бы… или сразу на обе? Благо девицы склонились друг к другу, шепчутся… о чем? Ясное дело, наряды обсуждают… или потенциальных женихов… или еще какую глупость, но главное, что к этой глупости следует относиться с превеликим снисхождением.
От Богуславы его ждут. Ей верят. Восхищаются. И следует признать, что это восхищение, которое порой граничило с помешательством, было ей приятно.
Хоть какая-то польза…
– У вас чудесный вкус, – польстила Бержана, перекусывая шелковую нить ножничками. – Мне тоже неимоверно больно видеть, во что превратился этот дом… а все – стараниями нашего батюшки. Вы не подумайте, я, как и полагается доброй дочери, чту его. Но почитание не туманит мой разум. Я вижу, сколь сильно он погряз в пучине порока.
Тонкие пальцы Бержаны, вялые, белые, копошились в корзинке для рукоделия, перебирая нитяные комки…
…виделись черви… тонкие разноцветные черви, которые спешили опутать эти пальцы, поймать Бержану.
– Теперь вашими стараниями этот дом возрождается… но до былого великолепия ему далеко.
Катарина поймала нить-червя. Потянула. Вытянула и привязала к стальной игле. Она действовала с хладнокровием, которое импонировало бы Богуславе, если бы нить и вправду была бы червем. Вот только к настоящим червям княжна Вевельская не прикоснется и под страхом смерти. Слишком брезглива. Горда. И забывает, что гордыня – тот же грех в глазах ее богов.
Ее ли?
Именно так, те боги давно уже перестали что-то значить для Богуславы. Когда? Прошлым летом… или уже осенью, когда вместе с последней листвой догорело и сердце ее.
Болело?
Истинно так, болело, особенно в ночной тишине, когда становилось пусто… и супруг уходил… он быстро потерял к Богуславе интерес, а быть может, никогда его не имел, желал лишь денег…
…к счастью, оказался слишком слаб, чтобы деньги забрать.
О нет, Богуслава позволяла себе щедрость и супруга баловала. Ни к чему слухи, будто бы в жизни семейной их что-то там не ладится… пусть он и ходит по девкам… а кто не ходит?
