своих товарищей.
Полковник Уваров со своим полком – это двести-триста казаков – врезался в тыл неприятеля. «Это была атака отчаянная, безумная, не оправдываемая ничем, кроме слепой и дерзкой отваги, но именно эти-то свойства ее и имели решающее влияние на судьбу Калалахской битвы». Платов посадил своих казаков на уцелевших коней и ударил из «окопа».
Атакованные с двух сторон татары попытались «отскочить», отходили «по эллипсу», чтобы не смять своих, ведь атаке подвергались далеко не все силы Девлет-Гирея. Но отходившие «по эллипсу», вбок, крымчаки нарвались на огонь четырех легких пушек Бухвостова, а затем на них налетели ахтырские гусары. «Это был финал, после которого все татарское скопище разбежалось в разные стороны, и собрать его не представлялось уже никакой возможности», – пишет В. А. Потто в «Кавказской войне».
Досталось и едичанцам, крутившимся среди крымчаков. «Огорченные» их двуличием казаки рубили всех «до смерти», рассказывая потом, что «трудно в баталии, а особливо между ногаями распознать приятеля с неприятелем»:
«То была единственная победа, едва ли когда встречающаяся еще в наших военных летописях: тысяча всадников гнала перед собой двадцатитысячную армию, охваченную паникой! Три раза пытался неприятель остановиться, чтобы собрать свои рассеянные силы, и три раза, сбитый Бухвостовым, снова бросался в бегство» (это опять В. А. Потто).
Со стороны казаков было убито 8, 15 без вести пропало и 54 человека ранено, лошадей убито 288 и переранено около трехсот. Татарских трупов подобрали около пяти сотен.
Опомнившиеся ногайцы приняли в преследовании Девлет-Гирея живейшее участие и предавали смерти всех, кого удалось настигнуть.
Крымчаков и закубанский сброд преследовали до Кубани. И здесь Платов отличился. Бухвостов доносил, что «он с величайшей опасностью для жизни бросался на многочисленные толпы неприятеля, подавая пример своим подчиненным, особенно в лесном сражении близ Кубани, где ободренные им спешенные казаки оказали храбрость примерную».
«Калалахская битва была выиграна, – пишет В. А. Потто. – Дон был спасен от погрома, и с этих пор казаки заговорили о Платове, как о чем-то чудесном. Начальство обратило на него особенное внимание, и даже вся армия, двор и сама Императрица узнали его имя. Но всех более полюбил его знаменитый Потемкин, который до самой смерти своей оставался истинным его благодетелем и покровителем. Калалахское сражение было, можно сказать, яркой зарей блистательной славы, которая сделалась с тех пор неразлучной спутницей его на военном поприще».
– Почему Платов? – спросим мы. – Почему не Уваров, не Бухвостов?
Нет, это, конечно, преувеличение. О Платове и вправду узнали. В «Петербургских ведомостях» 16 мая 1774 года, через полтора месяца после сражения, появилась корреспонденция о его подвиге, и автором ее был не кто иной, как сам командующий 2-й армией князь Василий Михайлович
