рыбу покупали. Собрали их всех (калмыков этих) и отправили служить в Лифляндию. Только вроде все утихло, налетели запорожцы и у донцов коней отогнали… Возвращаясь с турецкой войны, обложили русские войска Сечь. Два серба[61], Текеллий и Чорба, с мадьярами, валахами, сербами и другими наемниками, с русской пехотой разогнали запорожское рыцарство. Были при этом деле четыре донских полка, а из известных донцов – Федор Кутейников и Андрей Сулин. Был еще полк Дмитрия Мартынова, но сам Мартынов не показывался, передал свой полк Андрею Сулину.
Верхушку запорожскую упрятали в монастыри, грехи замаливать, а сами запорожцы, не смирившись, вновь ушли к туркам. Оставленная без хозяев Сечь, естественно, пала жертвою грабежа, и донцы, говорят, неплохо поживились.
С тех пор за Сечь разгромленную и за Покровскую церковь разграбленную у запорожцев к донцам особый счет. Станет Войско Запорожское Войском Черноморским, а затем и Кубанским, но вскакивать будут через сотню лет посреди пирушки казаки и с пьяной настойчивостью требовать: «Давайте коня – поиду у Старе Черкаське паникадило у донцов отбивать…»
Матвей Платов вдали от этих важнейших событий подыхал на царской службе от скуки. Ни славы, ни подвигов. Холодно, черно, угарно. Резали глаза черные деревни посреди снегов, укрывших волжские просторы. «Горели они здесь все, что ли?» Нет. Не белят, не красят, вот дерево и почернело.
Полк его стоял по многим селениям вразброс. Народонаселение исподтишка пакостило. А как нагрянет сам Матвей, падало на колени, голов не поднимали, одного образа платовского ужасались. Окрестные помещики, по одному с опаской возвращавшиеся в родные места, перед ним заискивали, норовили к себе залучить, но не одного, а с командой, и тогда, собрав подданных, дорвавшись, наконец, впадали в гнев, как псы бешеные, хрипели: «Р-рабы… Я вас, анафемы… – и властно махали рукой или платочком. – Давай, ребята!» Казаки оглядывались на Матвея. Матвей безразлично кивал. Нагляделся, привык.
Будем надеяться, что спас он когда-нибудь кого-то безвинного от жестокой расправы. А может, – не дай Бог! – кого-то лишнего раньше времени на тот свет отправил…
Чиновники, твари неблагодарные, народ разоряли, а платовских казаков что ни день обвиняли в мародерстве. И как отбрешешься, если русской грамоты не знаешь? В общем, скука.
Как развлекаться в глухомани молодому здоровому парню? Девки дворовые, которым Матвей счет потерял по разоренным усадьбам, да водка. Вина виноградного не достать. От браги Матвей кривился. Сивуха казенная в нос била. Научился юный Платов водку на разных травах настаивать. Особенно полюбилась ему горчишная, гартальная, обжигала она горло, вышибала слезу, и застилала та слеза опостылевшую действительность.
Как о мимолетном счастье вздыхал он горько об ушедших крымских временах, о веселой и интересной штабной жизни, где всё любезны и обходительны, в курсе сплетен и интриг, знают все на свете, преданы Матушке-Императрице,
Генералы на русской службе.
