раздвоила его, и ощущения этого мира притупились, и отодвинулись куда-то далеко.
Находиться здесь и не здесь, как это странно, ощущение, когда ты уже не здесь, но ещё не спишь. Сон ещё не забрал тебя, но эта жизнь уже вытолкнула тебя за свои пределы. Уже отказалась от тебя, все отношения с ней прекращены, или почти не ощутимы…
В соседней комнате зашебуршало, зашуршало, и слабый женский голос что-то произнес. Федор вывалился из дрёмы, насторожился, сразу же напрягся, испытывая давно не ведомое волнение: – Началось. И что ему делать?
Как, как убедить ту, с которой не виделся почти сорок лет, в реальности происходящего. А как убедить в том, что такое вообще возможно, как убедить в том, что ей это нужно? А если у неё дети, внуки, если она обросла всеми элементами этого жизненного комфорта и этого жизненного социума. Захочет ли она менять свою жизнь, непонятно на что, где не будет ничего из составляющего её сегодняшнее бытия. Но если она не захочет, то ничего и не получится. Значит, его задача убедить, привести аргументы неопровержимые. Для этого надо её знать, знать чем, кем, в чём она живет. Значить разговаривать будем. Времени у нас много.
Опять зашуршало. Перекрывая шелест тряпок ударил бой часов, один раз, – час ночи. Федор от неожиданности вздрогнул, был сосредоточен на другом и пропустил. Непростительно. В соседней комнате послышались шаги – один, другой, забрякало железками у камина.
Оружие ищет, догадался Федор, вслушиваясь, как она перебирает железяки, выбирая подходящую, наверно потяжелее, или поудобнее.
Смелая девочка, – он поймал себя на мысли, что думает о ней, как о той, семнадцатилетней, словно не было сорока лет разлуки, сорока лет этой горькой жизни, сорока лет потерь и разочарований.
Другая бы уже крик подняла, или чесанула без оглядки, эта действует спокойно, без паники, без эмоций. Сосредоточена, спокойна, рассудительна. Не боится. Она нравилась всё больше, и он всё с большим нетерпением ждал, когда наконец, увидит её.
Шаги от камина приближались к входу в его комнату, идет крадучись, на цыпочках, не слышно даже дыхания. Вот дошла до проема, выглянула только головой, вот переносит ногу, смещает центр тяжести вперёд. Еще шаг, замахнулась, сейчас ударит. Федор приготовился катнуться вперёд вбок, чтобы уйти из-под удара, но удара таки не последовало. Спустя пяток секунд опустила железяку. Не может ударить лежащего, спящего, незнакомого. Не по-человечески это как-то, не по-людски. Человек ты Любушка, Человек с большой буквы.
Как рад за тебя, милая ты моя, радость ты моя, умница ты моя, и где ты всему этому училась, Фёдору она нравилась всё больше и больше, и уже появилось стойкое ощущение, что всё у них получится. Молодец девочка, просто молодец…
Она так и не смогла ударить и, опустив кочергу, просто смотрела на него. А Фёдор, выждав ещё пару секунд, быстро поднявшись, и присев, посмотрел на нее снизу вверх:
– Ну, здравствуй Любушка. Что ж ты так, забыла поди, не хочешь бить – не замахивайся, а замахнулась – ну так и бей.
Любушка выронила кочергу,
