с предложением о дружбе (на которые, правда, так и не дождался ответа) и хранил фотографию, содранную со школьной доски почета. Сейчас бы так не сделал – что-то произошло со мною: все изменилось, все стало другим.4
А вскоре состоялся туристический слет.
Было только начало октября, но осень уже напоминала о себе каждым атомом. После уроков мы собрались у школы, экипированные для похода, и направились в ближайший лесок – километрах в десяти отсюда. Субботние улицы провожали нас удивленно-ленивыми взглядами и прозрачной тишиной.
А потом дома закончились, и мы пошли среди отрожавших полей, на которых уже пробивалась новая поросль. Мы растянулись разорванным ожерельем под серым куполом неба и, конечно, о чем-то говорили.
В лес все вошли, когда уже начало смеркаться. Притихшие дубки и клены замкнули небо, и стало совсем темно.
Вскоре показалась поляна, где всегда разбивали лагерь. Побросав рюкзаки и сумки (каждый класс отдельно), все принялись ставить палатки: начались галдеж, крики, стук топориков… А на другом конце поляны уже трещал костер, и отблески пламени, налетая, играли движущимися тенями, как привидениями.
Потом меня позвали Мишка и Серый. Мы отошли немного за деревья, где уже тусовалась какая-то компания. Почти сразу к нам попала алюминиевая кружка, ходившая по кругу. Я отпил несколько глотков терпкого домашнего вина и почувствовал, как тепло разливается по телу. Костер на поляне стал расплываться и удаляться. Мишка зашатался и начал что-то молоть и материться. После первой бутылки появилась вторая. Но кто-то вдруг громко сплюнул и заорал:
– Какая б… масло налила?
Оказалось, что в этой бутылке было подсолнечное масло… Все начали хохотать и пытаться лизнуть горлышко… И тут как из-под земли вырос физрук. Кто успел, растворился в темноте, а мы с Мишкой и еще несколько человек остались.
– П-понятно! – сказал Павел Иванович, чуть заикаясь от гнева. – Пьете и не з-закусюете… Твою мать!
Его прямое, как рубанок, лицо заострилось и даже в ночном свете заметно потемнело.
– Кто пьет? – сказал Мишка не очень уверенно.
– Ты! – ответил физрук.
– С чего вы взяли? – парировал с благородным гневом Мишка и покачнулся.
– Потому что ты пьяный! – еще больше завелся Полканыч.
– Докажите! – сказал с вызовом Мишка, вскинув голову, и опять зашатался.
– С-смотри! – он ткнул его в плечо пальцем, и мой крупногабаритный приятель сложился, как зонтик, под деревом.
– Ну-ка, марш отседова! – резко скомандовал физрук, подняв рыжие жесткие брови. – И з-заберите это тело!
Мишка, жалко барахтаясь, уже поднялся сам, и мы поковыляли к нашей палатке. Пытаясь ее обойти, он вдруг рухнул так, что брезент затрещал, сдулся и вмиг превратился в подстилку с двумя торчащими кольями, между которыми возилось и кряхтело беспомощное «тело».
Я стал тянуть его за руку. Кто-то
