и они, узнав, убежали. И потом к Минску ходили на Глеба … И потом ходили к Владимиру на Ярославца, не стерпев злодеяний его».
Этот рассказ о почти непрерывной скачке воинов по не отягощенной дорогами Руси и бездорожному Дикому полю пугает даже на слух. Князь не хвастался, говоря, что «из Чернигова в Киев около ста раз ездил к отцу, за один день проезжая, до вечерни (это 140 км. – А. Б.). А всего походов было восемьдесят и три великих, а остальных и не упомню меньших». – То есть даже тот список походов, который нас столь сильно поражает, был неполон! Таков был «великий путь» воина, – неведомо, более или менее опасный, чем хожение паломника.
Говоря: «Се написах свое грешное хожение за три моря», Афанасий Никитин скорее отличает свои приключения от воинского похода, чем старается уподобить его истинному хожению по святым местам. Поэтому относить его сочинение к жанру хожений по самоназванию и ждать особого сходства с другими письменными «хожениями» не приходится. Для торговой поездки, в которую купец отправился, литературного термина не было. Первоначально Афанасий шел по Волге в компании дипломатов и купцов, вооруженным, но судьба распорядилась так, что он остался один среди моря чужеземцев, как настоящий паломник.
Назвать сочинение Никитина «записками путешественника» также невозможно. В путь шествовали, с XVIII в.[37], когда появилось это название, дворяне-кавалеры, наследники воинов Святослава Игоревича и Владимира Мономаха. Вспомним хотя бы «Фрегат Паллада, очерки путешествия Ивана Гончарова», незабвенного автора «Обломова». Даже тут «путешествие», хотя в море, где корабль в бурных волнах одинок, как паломник, – ходят. Не очень понятно, правда, к кому относилось в Средние века и раннее Новое время слово «путник», если он не «шествовал». Но то, что «записки путешественника» – явление поздней дворянской культуры, несомненно.
Купец Афанасий не путешественник; он, если нам вдруг полюбится позднейшая лексика, странник. Которого сама судьба влечет по белу свету.
Рукописи запираются
А что, если «Хожение гостя Василия» – вовсе и не труд будущего дьяка Василия Мамырева? – Спросит читатель. Действительно, это только возможное, но не подкрепленное фактами предположение. Судя по сочинению, гость Василий был человек книжный, прилежающий к языкам, каким с юности был и дьяк. Паломничеством по святым местам, как и торговым интересом, его миссию назвать трудно: разведывательные, военно-политические цели очевидны из его маршрута и круга интересов.
Но прямой связи с дьяком Василием ни содержание, ни рукопись «Хожения гостя Василия» не дают. Непонятно даже, из какого этот гость княжества или вечевой республики (ни Великий Новгород, ни Вятка в 1465–1466 гг. еще не были покорены Москвой). А рукопись с «Хожением гостя Василия» из поля зрения ученых надолго пропала, как будто ее состав был абсолютно неинтересен. Причем пропала она не случайно.
Употребление термина для сочинений более раннего времени – традиция позднейших издателей (ср.: Путешествие стольника П.А. Толстого / Толстой Д.А. М., 1888; Путешествие стольника П.А. Толстого по Европе 1697–1699. Издание подготовили Л.А. Ольшевская, С.Н. Травников. М.: Наука, 1992).
