и одна из них меня поразила, потому что подумала я тогда вот что: «Я живая». Вот так и подумала. Не то чтобы очень обрадовалась, просто поняла, осо-знала.
А потом вернулась в дом. Петр Васильевич сидел за столом в кухне и допивал поллитровку. Посмотрел на меня внимательно и головой покачал:
– Надо же…
– Что? – не поняла я.
– Не разглядел тебя как следует в машине… да и здесь в доме… Сколько годов-то тебе?
Я вспомнила про ворованный паспорт.
– Двадцать семь.
– А муж-то давно?..
– Давно. Вы мне скажите, где можно лечь?
– Да вон хоть на диване. Я в спальной сплю, храплю сильно, но из большой комнаты ты не услышишь.
– Храпите на здоровье, – усмехнулась я.
– Может, выпьешь? – предложил он.
– Спасибо. Не пью. Желудок больной. Чаю, если можно…
– Ужинай, не стесняйся, – кивнул Петр Васильевич и, вылив остатки водки из бутылки в стакан, достал из холодильника еще одну поллитровку.
– Вам же завтра ехать, – заметила я. – Или на дорогах здесь попроще?
– Вечером поеду, – махнул он рукой. – Выхожусь…
Он выпил, посидел молча, глядя в пустой стакан, и тяжко вздохнул:
– Беда у меня… Помрет моя Наталья. Сегодня врач сказал – рак у нее. Вот такие вот дела…
Я молчала, не зная, что на это ответить.
– Третий раз жизнь по новой начинать… С одной жил – разошлись, я-то все по командировкам, ну… вышло дело… да… С Натальей хорошо жили, и вот тебе. Дом этот на ее сына записан, весной вернется с армии, а мне куда? В сорок семь лет много не набегаешь.
– Может, не все так плохо у вашей Натальи, иногда чудеса случаются…
– Может, – кивнул он. – Только врач сказал – полгода, не больше. Дела… Я тут малость посижу, а ты меня утром часов в шесть разбуди, мужики в семь выезжают, надо успеть их перехватить, на дорогу выйти.
– Разбужу, – кивнула я и пошла в комнату.
Я думала, что усну мгновенно, но долго не могла сомкнуть глаз. Таращилась в потолок и думала: о себе, о Петре Васильевиче, о неведомой Наталье. В полночь хозяин пошел на двор, загремел ведрами, а потом долго не возвращался. Я поднялась и, накинув куртку, вышла в сени. Хозяин расположился прямо на холодном полу, с босыми ногами и расстегнутой до живота рубашке. Богатырский храп возвещал о том, что сон его крепок. Покачав головой, я с великим трудом его растолкала, помогла подняться и отвела в спальню. Потом вернулась на диван и через пятнадцать минут, кажется, уже спала.
Проснулась ровно в пять. Долго смотрела в темноту за окном. Оделась и вышла проведать хозяина: спал он крепко и просыпаться явно не собирался. Я зажгла настольную лампу, подошла к шифоньеру, открыла дверцы и внимательно осмотрела содержимое. К счастью, у нас с Натальей был почти один и тот же размер. Главное, что меня интересовало, – обувь. Сапоги нашлись, изрядно поношенные, но крепкие. Зимнее пальто, шарф, белье, старенькие
