груш. Десять лет. Десять долгих лет – одно и то же. Вместе вроде. А фактически – врозь. Бьюсь, как муха, об его непонимание. Сейчас опять поругались. Сказал, что я – плохая жена. Причину нашёл – дырка на носке. Эх… Как всё задолбало!
Он
Ого. Холодно-то как. Куртку с вешалки схватил тонкую, первую, что под руку попала. Ключи от машины – на тумбочке в прихожей остались. Да и куда ехать? От себя не уедешь.
Андрей нарезал во дворе круги вокруг детской площадки и жалел, что бросил курить. Сейчас бы от сигареты и погрелся, и успокоился. Опять поругался с Оксанкой. И ведь не хотел. Просто так про носок сказал. Почти пошутил. Типа, ни к кому в гости зайти нельзя – разуваться стыдно, сразу скажут – жена плохая. А она как зыркнет, прямо кипятком окатила. И понеслось. И такой я, и сякой, и немазаный.
Куда всё делось? Десять лет прошло, а человека как подменили. Где та Оксанка, которая давала себя обнять, слушала меня, была в курсе всех моих дел, понимала, помогала, хохотала над моими шутками, настроение чувствовала? Эх… Как всё задолбало!
Дочь
Мама много работает. Устаёт. Папа, чтобы денежки заработать, даже в субботу ходит на свою работу. Так редко бывает, чтобы дома и мама, и папа -вместе. И то-сразу – ругаются. Мне говорят идти в мою комнату. Я беру с собой Барсика и ухожу. Но там всё слышно, они громко ругаются.
Я не знаю, что делать. Нам в подготовительной группе ещё не говорили, как помирить маму и папу.
Сегодня опять поругались. Да, Барсик? Из-за дырки на папином носке!
Скоро у меня день рождения. Скажу бабушке с дедушкой, чтоб подарок не покупали, а подарили денежку. Чтобы купить папе много носков без дырок. И тогда маме не надо будет зашивать. И папа не будет ругаться. Может быть…
Иди сюда, Барсик, давай с тобой обниматься.
ПЕРХОТЬ
Она настолько любила свободу, что даже спала без одежды.
Ей было ненавистно любое давление. Даже на тело. Не говоря уж о душе. Каждый вечер – изо дня в день повторяющиеся манипуляции с разоблачением – и в прямом, и в переносном смысле этого слова, Ведь «разоблачить» – это сделать явным скрываемое.
Как только она переступала порог квартиры, тут же освобождала себя от пут. Скидывала в прихожей лёгкую шубку из норки, которая, казалась, весила как бабушкина, из мутона. В шубе часто было жарко – не такие уж студёные в тех краях зимы, но её наличие подчёркивало статус. С отвращением, выворачивая наизнанку, как лягушачью кожу, стягивала одежду для работы. Дресс – код. Визитная карточка компании. Снимала утягивающие колготки, державшие в прокрустовом ложе слегка выпирающий животик. Дальше – бюстгальтер. Руки заламывались назад и тянулись к застёжке в предвосхищении неимоверного облегчения. Ещё упругая грудь и без него была красива. Но приходилось мириться с ненавистными косточками, что алчно впивались в тело где-то подмышками, зато высоко держали и позволяли гордо нести то, чем природа не обидела.
Оставшись
