дружба дружбой, а служба службой.
Я был очень удивлен, особенно последними словами Вовки.
– Ну и проверяй, давай копай, тебе ведь приказали, – провожая, сказал я.
На следующий день Свидерский целый день шатался по кораблю, совал свой нос всюду, присматривался. Просмотрел все мои бумажки и в результате при подведении итогов комиссии появился акт, где в отношении медицины прозвучали очень нелестные слова. Я был в шоке.
– Ты что, обалдел? – шипел я на него. – Мог бы и не писать так гнусно.
– Дружба дружбой, а служба службой, – причитал он. – Ты должен меня понять.
Я, конечно, понял, но затаил. Бумеранг сделал свое дело буквально через неделю. Меня вызвали к командиру дивизиона ремонтирующихся кораблей, и мне была поставлена задача проверить медслужбу «Огневого» самым внимательным образом и отразить результаты проверки в акте. Немезида торжествовала. Сделав постную и безразличную рожу, я явился к Свиде и изложил суть дела. Он обмяк:
– Что, мстить будешь?
– Да ты что, мы же друзья, но дружба дружбой, а служба службой. Так что завтра готовься. Даю тебе полдня для устранения недостатков. Видишь, я поступаю благородно, никакой внезапности.
На следующий день с утра я начал свое черное дело. К вечеру, уставший и удивленный бардаком, который был у Володи, ушел писать акт. Сами понимаете, акт был злой, но абсолютно справедливый. Командир дивизиона был доволен.
– Молодец, хорошо отразил дело в этом клоповнике. Я им всем, и не только доктору, такой втык дам, долго помнить будут. Полтора года ремонтируются, а кавардак устранить не могут!
После оглашения моего акта, Володька не выдержал и заскочил ко мне.
– Слушай…
– Не хочу я служить, мне так тяжело.
– Всё, всё не по мне и не по моему характеру. Приходи ко мне, посидим, потолкуем.
К вечеру я зашел к нему в медпункт. Его эсминец был старым, медпункт малюсенький и очень неуютный.
– Как я буду дальше служить, а? Матросов боюсь, офицеры грубые. Все, все не по мне, – причитал он.
Хорошо зная Свиду, я его понимал, он был умный и тонкий человек, начисто лишенный той дозы солдафонства, которую хочешь, не хочешь, а получал каждый курсант за три года казарменной жизни. Это был теоретик и любое практическое дело, даже самое пустяковое, ставило его в тупик. Работа же корабельного врача – это сплошная медицинская проза.
– Слушай, а у меня есть идея, – обрадовано воскликнул я. – У тебя же врожденная желтуха, дело-то пустяковое, но из нее можно «слона сделать». Иди к терапевту базы и жалуйся на боли в правом подреберье. Он же твоего диагноза не знает, лаборатория здесь слабая, кроме билирубина ничего не определяют. Вот по повышенному билирубину и жалобам он тебе хронический гепатит и прицепит. И прощай флотская служба.
Володька внимательно слушал.
– Так, изучи в совершенстве клинику гепатита и вперед! – скомандовал я.
И дело пошло.
