громко продублировал проклятый фармацевт. – Сколько? Я опять тихо, чтобы не услышала грузинка, сказал:
– Двести штук.
– Двести штук! Ай, молодец, ай, молодец! Сразу видно боец, моряк! – весело комментировал грузиняка.
Двери хлопнули, и вошла еще одна женщина, а за ней старый грузин.
– Тара есть? – продолжал тиранить меня продавец. – Давай чемодан сюда! – громко сказал он. Я протянул чемодан и экзекуция началась.
– Один, два, три… – он бросал пакеты в чемодан.
Я совершенно растерянный, переминался с ноги на ногу, на лбу появилась испарина. А посетителей все прибавлялось и уже стояла очередь. Боясь оглянуться, я пытался загородить окошко прилавка, но громкий голос продавца делал это бесполезным.
– Сто пятьдесят, сто пятьдесят один… – и так до двухсот. – Все! – подытожил он. – Ай, молодец, какую выручку ты мне сделал, – издевался грузин.
Сзади захихикали. Я, быстро расплатившись, схватил чемоданчик и, не глядя на очередь, стремглав выскочил из аптеки, сопровождаемый высказываниями на грузинском языке. На корабле я чуть не закатил истерику, сказав, что больше никогда за презервативами ходить не буду.
– Хоть наказывайте! – говорил я Слону. Офицеры хохотали. Старпом ядовито улыбался.
– Доктор! Вы же медик, а это дело естественное. Что тут стыдного, а? В следующий раз будьте спокойнее.
Тревожные ночи и Васькины приколы
Шел 1956 год, а осенью 1955 года в Севастопольской бухте взорвался и затонул линкор «Новороссийск». Я не буду пересказывать причины этой трагедии. Об этом много писали, но мы с самого начала были уверены, что это дело рук итальянских диверсантов под командованием знаменитого князя Боргезе. Кстати, этот знаменитый диверсант был женат на русской Алсуфьевой. Это он и его подводные пловцы дали клятву, что линкор долго не будет служить советскому флоту и выполнили свою клятву через 10 лет. После гибели линкора на флоте начался настоящий психоз борьбы за живучесть кораблей.
Аварийные тревоги объявлялись почти каждую ночь, иногда дважды за ночь. Мы ругались, вспоминая всех начальников, но прерывая крепкий сон, бежали на боевые посты. Однажды, когда я особенно переживал, что меня оторвали от моего верхнего ложа, в медпункт вошел Вася-интендант. Лицо его отображало такую муку, такую тоску, что я сразу же насторожился и, обеспокоенный его здоровьем, произнес:
– Вася, сядь, возьми градусник. Дай-ка я тебя осмотрю.
Он смиренно стащил с себя одежду, засунул подмышку градусник и застыл в ожидании осмотра. Я измерил давление, послушал сердце и легкие, положив на кушетку, пощупал живот. Все было в норме. Температура 36,6. Вася, не изменяя страдальческой маски, внимательно следил за моими действиями. По корабельному радио раздавались указания по борьбе за живучесть. Я должен был бежать на боевой пост, а тут страдалец Вася.
– Слушай, – резюмировал я, – у тебя все в норме.
– Да,
