диагноз, – Григорьевна с облегчением вздыхает, – она действительно сумасшедшая.
– И как ее сумасшествие проявляется?
– Врачу иногда хватает одного взгляда, чтобы все понять про пациента.
Медсестра объявляет отбой оставшейся за дверью части очереди. На сегодня прием окончен.
– Она не опасна? – спрашивает Аллочка, закрыв дверь изнутри на ключ.
– Кто, Белла? Нет. Она кошатница. Кормит всех котов в районе. И котов, и псов, не удивлюсь, если и крыс она кормит. Развела целый зоопарк возле дома. Ее все не любят.
Григорьевна причесывается перед зеркалом, потом переобувается – из шлепанцев в туфли на высоких каблуках, снимает белый халат – а под ним тонкое синтетическое салатовое платье, – такое, как носила бы саранча, превратись она случайно в человека.
– Ха, Белла, – говорит Григорьевна, – какое дурацкое имя. Очень ей подходит. Как бы рано я ни встала – а она уже у подъезда, отбросы раскидывает по пластмассовым мисочкам. Зверья собирается тьма-тьмущая! Страшно пройти, честное слово, псы огромные, по пояс. Я живу на первом этаже, мне все видно. Люди с ней ругаются, но какое там! Не помогает. Смотрит, будто с креста снятая, моргает и молчит. Вызывали и санэпидемстанцию, и собачников-шкуродеров, и в ЖЭК заявления писали – все напрасно.
– Смотришь на таких, – с досадой замечает медсестра Аллочка, – думаешь, боже, какие добрые, котиков-собачек кормят, а если копнуть глубже, то почему кормят? Потому что мужика давно не имели. У бабы крыша едет лишь по причине отсутствия мужика.
Григорьевна удивленно вытаращивается на свою медсестру. Никогда бы не подумала, что Алла способна сказать что-то настолько… хм… вульгарное. Вслух же она произносит:
– Котики-песики – лишь внешнее проявление вытесненного сексуального влечения.
– Я так и хотела сказать.
Медсестра Аллочка густо краснеет.
Поздно, думает Григорьевна.
Григорьевне снится война. Она с трудом разлепляет глаза. Ей кажется, что вся она: руки, ноги, – все ее тело испачкано чужой кровью. В ушах еще продолжает звенеть от разрывов снарядов.
– Да что же это такое! – выкрикивает в предрассветные сумерки Григорьевна. – Я же никогда войны не видела, фильмы про войну никогда не любила. Откуда это?
Босая, семенит она в ванную, чтоб там ополоснуться холодной водой. Постепенно приходит в себя.
– Снова встала слишком рано.
Подходит к окну.
Возле дома напротив Белла кормит кошек и собак. Объедки аккуратно разложены по разноцветным пластмассовым мисочкам. У каждого своя мисочка, и никто не лезет в чужую.
Какой у нее порядок, невольно думает Григорьевна. Слушаются ее.
Чайник кипит. Григорьевна заваривает себе большую чашку кофе. Запах кофе приятно щекочет в носу, и Григорьевне очень хочется закурить.
Хорошо, что дома нет сигарет, а то бы не удержалась.
С чашкой кофе в руках встает возле окна.
Там
